Дмитрий Щеглов - Праздник обжоры

— Я?

— Конечно, ты, чудак. Я ими так в Москве объелся, что с души воротит, смотреть на них больше не могу, — врал я напропалую своему приятелю, хотя мне тоже хотелось отправить в рот приличный кусок торта. Но сначала надо бабку, выручить, а потом думать о брюхе, или, как там правильно говорится, о чреве.

— Во сколько тебя ждать? — спросил Данила.

— В семь.

— Не рано?

— Самое оно.

Мы расстались до завтрашнего утра. Я проводил Настю домой и заторопился к себе. Дед с бабкой уже, наверно, заждались.

За ужином пришлось выдержать перекрестный допрос. Хорошо, что в ресторане у Гориллы в меня ничего не полезло, а то сейчас за столом я не смог бы объяснить деду с бабкой, почему у меня плохой аппетит.

— А где Данила? Наверно, голодный, почему он не зашел? — укоризненно спрашивал меня дед.

Как объяснить ему, что Данила час назад показал рекорд по глотанию хинкалей? Смазал сметаной горло и, почти как пеликан, за пять минут проглотил сто штук.

— Он не голодный, его в одном доме угостили, — успокоил я деда.

— Ничего, впрок бы поел.

Затем разговор перешел на другие темы. Видел ли я мать, какая погода в Москве, понравились ли Даниле пирожки. У меня от усталости закрывались глаза, и я пошел спать, попросив, чтобы меня разбудили в половине седьмого утра.

Мне показалось, я и не спал, когда дед потянул с меня одеяло:

— Вставай, соня, полседьмого.

Одеться, умыться и перекусить мальчишке минутное дело. В семь часов как штык я входил во двор к Даниле. Он выносил торты на крыльцо. Я на всякий случай пересчитал их. Четырнадцать. Значит, ночью не вставал, молодец, сильная воля.

— Может быть, зайдем ко мне, перекусишь что-нибудь, — спросил я у него, так как сообразил, что он спросонья полез в подвал и еще ничего не ел.

— Нет, я на всякий случай место под торт берегу, — сказал Данила. Не мог же я знать, что вчерашняя реплика невесты Гориллы запала ему в душу и он собирается сегодня ее испробовать на практике.

Все четырнадцать тортов мы потащили на центральную площадь городка, где располагался рынок. Продавцы, раскладывающие свой товар, посоветовали нам занять место в промежутке между мясным и фруктовыми рядами.

— Оно вечно пустует, никто из торговцев фруктами и сладостями не хочет рядом с мясом стоять.

Нам-то было все равно, где занять место, лишь бы торговля шла. Так как нам не надо было раскладывать товар, брать весы, повязывать фартуки, мы с любопытством вглядывались в оживающий рынок. По узкому проходу подъезжали автомобили и останавливались у прилавков. Водитель и пассажир, чаще всего жена, за несколько минут выгружали товар на прилавок, освобождая проезд для следующего автомобиля. Слева к нам подъехал ржавый «Москвич», и из него вылез невысокий, худощавый армянин с выдающимся носом. Он стал выгружать коробки с фруктами. Мы ему помогли поставить их по другую сторону прилавка.

— Молодцы, — почти без акцента, на чистом русском языке похвалил он нас.

— Соседями будем, — сказал Данила.

— Лучше друзьями.

Он отогнал на стоянку машину, попросив нас постеречь его товар. Мы согласно кивнули головами. Справа от нас разгружал мясо шустрый старикашка. Он один занял целый прилавок. Здесь мы были не помощники. Старик, наверно, завалил мамонта. Мясо у него было свежее, еще теплое, но почему-то отдавало дымком. Рубщик мяса рубил куски по указанию деда.

— Как ты рубишь заднюю ногу, как ты ее рубишь? — поучал дед молодого, но здорового рубщика, махавшего, как палач, топором: — Ничего не умеет делать нонешняя молодежь, ни телка завалить, ни мясо порубить. Ты прорежь по контуру ноги пашину и мышцы, а затем руби кость.

— Не учи, дед, богу молиться, отойди от греха подальше, — рубщик травил деда сивушным духом.

— Да ты подвздошную кость от берцовой отличить можешь? — смеялся над рубщиком шустрый дедок, перетаскивая на прилавок порубленные для продажи куски мяса.

Рубщик отмахивался от него, как от назойливой мухи.

Потянулись первые покупатели. Разбалованные, с одной стороны, изобилием товаров, а с другой, стесненные нищенской зарплатой или пенсией, они незаметно для себя выливали весь гнев на торговцев, купцов третьей гильдии, стоящих слева и справа от нас.

— Гранаты кислые, а ты за них такую цену ломишь?

— Э-э, сахаром можно посыпать, — в нагрузку к гранатам армянин предлагал еще и бесплатный рецепт.

— Голос надо ребенку восстановить, гранаты рекомендовали, — советовалась покупательница с армянином.

— Яйца нужно пить, яйца помогают, — влез в чужой разговор шустрый дедок.

— Пожалуй, я действительно яйца возьму, — сказала покупательница, делая выбор между гранатами и яйцами в пользу более дешевых яиц.

Армянин остановил покупательницу за рукав:

— Дорогая, не верь ему, если бы от яиц голос становился хорошим, куриный зад давно бы соловьем заливался. Бери гранаты, уступлю.

Дедок тоже не менее шустро уговаривал клиентов:

— Парное мясо, телятина, — и тянул к себе за рукав мужчину-клиента: — Семимесячный бычок так идет под первачок.

Клиент посмеивался, переругивался с дедом, тыкая того носом в огромные кости, но мясо брал:

— Точно, дед, под первачок тебе пригрезился бычок.

А если это была клиентка, дед также приставал к ней:

— Вот не вру, накажет бог, семимесячный телок.

Дела у деда и армянина шли хорошо. Через час-другой они распродали утренним ранним покупателям львиную долю своего товара, а мы с Данилой стояли рядом как бедные родственники. Никто даже не поинтересовался ценой на наши торты. Армянин постоянно гонял мух, тучей перелетавших с соседского мяса на его фрукты. Фрукты были в кожуре, им не страшны были мухи. А нам соседство с дедком обходилось боком. Мы теперь поняли, почему это место постоянно было свободно. Никто рядом с мясом не мог открыто держать сладкий товар. Наш бизнес, не родившись, умирал. Часам к одиннадцати к нам подошел наглый молодой парень с тонкой золотой цепью на шее.

— С вас пятьдесят рублей.

— За что? — удивились мы.

— За место на рынке.

— Но мы еще ничего не продали.

— Это ваше дело. Или заплатите, или я конфискую товар.

— А кто ты есть такой? — спросил я его. Насмотревшись на вчерашних бандитов, сегодняшний мне показался рядом с ними семимесячным теленком.

— Узнаешь кто.

Парню не понравился мой вопрос, но он пока не стал ничего предпринимать и подошел к соседу слева. Армянин беспрекословно отдал пятьдесят рублей. Когда парень отошел подальше, собирая с продавцов мзду, сосед сказал:

— Отдали бы пятьдесят рублей, себе дороже.

— Он что, здесь эти ряды ставил? Им триста лет, — возмутился я.

Откуда-то появился пропавший на время сбора дани дедок.