Йенс Хольм - Тайна пустующей дачи

Там все выглядело как и утром. Я хотел было уже повернуть обратно, как вдруг подумал, что должны же произойти хоть какие-то внешние перемены. Посмотрел на часы: без восьми минут девять. Значит, мужчина находился в доме уже около двух с половиной часов, а ставни все еще оставались закрытыми. Дым из трубы не поднимался. Не было вообще никаких признаков присутствия в доме живого существа. Черного автомобиля тоже видно не было.

Тут что-то не так. Ведь мужчина очень торопился успеть навести порядок в доме, пока не приедут гости. Получается, он меня обманул. Но для чего?

Я был уверен, что незнакомец ушел из дома. Ведь внутри, как я видел сам, при закрытых ставнях было темно. Может быть, Эрик и Катя все-таки правы?

Обойдя вокруг дома, я увидел, что окно, через которое я утром влез, все еще приоткрыто. Что же делать?

Если мужчина проник в дом с целью воровства, то вина в какой-то степени ложится и на меня. Следовательно, нужно найти настоящего владельца дома и сообщить ему о случившемся.

Немного поразмыслив, я положил консервные банки с ананасами на траву, подошел к водосточной трубе и полез по ней к окну. Под моей тяжестью она стала деформироваться. Видимо, больше лазить по ней нельзя, так как она наверняка вот-вот развалится. Но все обошлось благополучно, и вот я уже стоял в знакомой комнате.

На цыпочках подошел к двери. Почему так сделал, я и сам не знаю: ведь дом-то был пуст, все было тихо.

Я осторожно открыл дверь, выходящую на галерею, и несколько секунд постоял неподвижно, пока глаза не привыкли к темноте.

Первое, на что я обратил внимание, были две красные светящиеся полоски. Приглядевшись, я понял, что это электрокамин с двумя спиралями. Около него в кресле сидел мужчина спиной ко мне. На полу у кресла лежала газета. Мужчина спал. Его подбородок опустился на грудь, а когда я прислушался, то услышал ровное дыхание. Насколько я мог разобрать при скудном освещении, мужчина был средних лет, худощавый и почти совсем лысый. На столике рядом с ним лежало нечто, похожее на черную фуражку с лаковым козырьком. У кресла стоял торшер, но свет был выключен.

Тут я услышал, как открылась входная дверь. Мужчина в кресле сразу же проснулся, поднял голову и выпрямился. Затем протянул руку к торшеру и зажег лампу. На руках у него были черные перчатки.

Я пригнулся за балюстрадой галереи. Сквозь ее щели можно было продолжать наблюдение.

— Ну что, все прошло удачно? — спросил мужчина.

— Естественно, как и должно быть, — ответил вошедший.

Голос его показался мне знакомым. Да это же был толстяк с бородой, тот самый, которого я утром впустил в дом. Обеими руками он держал за плечи черноволосого мальчугана лет пяти-шести, который горько плакал и старался освободиться.

— Успокойся, малыш, — сказал человек, сидевший в кресле.

Но мальчик продолжал плакать и вырываться. Мне показалось, что плакал он не от страха, а от злости. Плач его каждую минуту мог перейти в рев.

— Ну, ну, малыш, — успокоительно произнес лысый. — С тобой ничего не случится… — И, потеряв, видимо, терпение, вдруг сорвался: — Да заткнись же ты, наконец, чудовище!

Это помогло. Мальчик перестал плакать, шмыгнул несколько раз носом и посмотрел на мужчину в кресле с интересом.

— Я хочу домой к маме, — сказал он. В его произношении слышался иностранный акцент. Вероятно, он был итальянцем или испанцем. Внешность его тоже говорила об этом. У него, как я уже отмечал, были черные волосы, и выглядел он как херувимчик. По всей видимости, он был очень избалован.

— Да, да, ты обязательно вернешься домой к маме, — пообещал толстяк.

— Но я хочу к ней сейчас же!

— Сейчас не получится, — ответил толстяк. — Потерпи немного.

— А почему не сейчас? — спросил малыш.

По его голосу было ясно, что он вот-вот опять разревется.

— Потому что сейчас нельзя, — пояснил лысый. Мальчик постоял молча, что-то обдумывая. Это объяснение было, видимо, для него достаточным.

— Ну хорошо, но тогда вы должны со мной поиграть, — заявил он, и это прозвучало как приказ.

Оба мужчины вопросительно посмотрели друг на Друга.

В этот момент за моей спиной скрипнула половица. Но услышал я это уже поздно. Я даже не успел повернуться, как меня сзади чем-то ударили по голове. В глазах моих потемнело.

Рассказ далее продолжил Эрик, сразу же заявивший, что изложение никогда не являлось его сильной стороной. Поэтому за ручку он брался редко, разве лишь чтобы написать школьное сочинение или что-то в этом роде. Хотя некоторые сочинения и казались ему вполне хорошими, учительницу убедить в этом было трудно. В связи с этим он заранее просил извинения за возможные ляпсусы, но обещал приложить все свое старание, чтобы их было как можно меньше.

Итак:

После, ухода Кима мы — Катя, Очкарик и я — продолжали разговаривать, ожидая его возвращения. Но он все не появлялся. Прошло полчаса, час, солнце спряталось, и опять начался дождь. Окна запотели, так как на улице было холодно, а в комнате тепло. Сквозь них ничего не стало видно. Тут мы услышали, как хлопнула садовая калитка. Я вскочил, так как подумал, что пришла Эвелин. Та девочка, которую мы встретили как-то по дороге, когда ехали сюда. Она очень красивая. Думаю, однако, что Ким уже рассказывал о ней, так что останавливаться на этом не буду. Раздался стук в дверь, я крикнул «Входите!». Когда дверь открылась, вместо Эвелин в комнату вошла фрекен Ларсен. Описывать эту барышню я не буду. Ким умеет делать это гораздо лучше.

Скажу лишь: если бы я оказался на необитаемом острове и мне был бы предоставлен выбор между нею и носорогом, я выбрал бы носорога. Конечно, управиться с разъяренным носорогом не так-то просто, но у меня был бы хоть небольшой, но шанс.

Я отшатнулся назад, пока не уперся в стенку, и остановился. Лихорадочно перебирал в уме, не натворил ли чего. Но ничего такого вспомнить не смог. Вот как воздействует фрекен Ларсен на всех, на кого только посмотрит — не только на меня одного. Вполне убежден в том, что если римскому папе однажды не повезет и она появится перед его очами, то у него обязательно возникнет вопрос: что это, Боже, я опять учинил?

Я попытался вжаться в стенку, что у меня, естественно, не получилось.

— Хм, добрый день, фрекен Ларсен, — произнес я, стараясь, чтобы в моем голосе прозвучали сердечные нотки.

— Добрый день, — ответила она. — Так вы, стало быть, опять собрались все вместе, как я вижу, и устроились совсем неплохо.

Не знаю, как это у нее получается, но даже такое безобидное замечание прозвучало как обвинение. Я сразу же почувствовал, что мы, собравшись вот так запросто, без всяких греховных мыслей, уже совершили какое-то противоправное деяние.