Тамара Чинарева - Гусиное перо

— Моть, ты куда собираешься-то?

— На задание, — коротко ответил Пантюшкин.

Теперь, когда Васянька Плотников со своим дурацким матрасом, как говорится, вышел из игры, подозрения Пантюшкина снова пали на школьного истопника Борю Бабулича. Милиционер достал красную расческу и, глядя на нее, пожалел, что не пошел к Бабуличу раньше, боясь обидеть его подозрениями. Теперь же он быстрыми шагами направился в Огородный переулок, где жил Бабулич, наверстывать упущенное.

Боря Бабулич в неприбранной холостяцкой квартире обедал холодной картошкой, сваренной вчера прямо в кожуре. Как садился Боря за хромоногий стол, накрытый линялой клетчатой клеенкой, так думал о своей будущей жене. Он думал про нее ласково — «моя жардиньерка». Боря мечтал жениться на француженке и поэтому думал про нее иностранным словом.

Боря работал истопником в школьной кочегарке и ждал, пока счастье само его отыщет.

Боре Бабуличу не удалось найти себя. Так и не знал он, кем родился на свет — художником, геологом или капитаном дальнего плавания? На шкафу и в углах комнаты были свалены предметы его увлечений. Они обозначали начало новой эпохи в Бориной жизни. Чаще всего начала эпох приходились на понедельники. Вот пыльные аквариумы, наполненные молодой картошкой. Два года назад в них плавали экзотические рыбы. Он снабдил половину поселка мальками барбусов, гурами и моллинезий. Больше брать никто не соглашался. Тогда повез Боря свое богатство на городской рынок, продал, к вырученным деньгам добавил из получки и отправил посылки с лимонами на молодежную стройку, где работали молодые сильные парни, тянули через тайгу линию электропередачи.

Подпирает шифоньер десятикилограммовая спортивная гиря. Пылятся на этажерке рукавицы на меху. Сшиты они прошлой зимой. Это когда Боря почувствовал в себе талант мастера мужского платья. Для начала решил сшить полушубок из овечьих шкур. Скроил. Оказалось — не хватает на рукава. Стал шить шапку. Вид в новой шапке был у Бабулича пиратский. Сделал из шапки рукавицы. Ничего… Очень славно в них в школьном дворе снег чистить.

Рядом с рукавицами фотоувеличитель и балалайка. Они повторили судьбу аквариумов и овечьих шкур.

Самым надежным увлечением в Бориной жизни оказался радиоспорт. В углу комнаты стояла на комоде неуклюжая любительская радиостанция. Приходя домой, Боря поворачивал тумблер и его одинокий дом наполнялся голосами. Эфир звучит, как океан. А чаще звуки напоминают голоса птиц. У Бори Бабулича появились друзья-радиолюбители во Владивостоке и Таганроге. Он связывался с ними и разговаривал о погоде. Мощность маловата. А можно бы связаться и с Францией. Говорят, во Франции есть женщины-радиолюбительницы. Может быть, его француженка так же одиноко живет на каком-нибудь острове Бора-Бора, похожем на морского ската без хвоста. Или на острове Олерон в Бискайском заливе, где часто штормит и на завтрак едят анчоусы. Нет у Бори Бабулича во Франции друзей. Зато в поселке Гусиха у Бори есть два друга. Пятиклассники Дима Желтоножкин и Никита Рысаков. В школьном подвале они смонтировали новую радиостанцию. Оставалось только приладить антенну на крыше — и можно ловить Францию. Правда, Боря не знает французского языка, но радиоспорт тем и хорош, что у радиолюбителей есть свои тайные шифры. Например, своей француженке он сказал бы «эйти эйт», это значит 88, и она бы поняла, что он ее обнимает и целует. Она непременно отстучала бы через весь эфир «73!» А значит, передала бы Боре самые-самые лучшие пожелания.

Боря макал картошку в блюдечко с крупной солью и воображал, как они с француженкой обедали бы паприкой и лангустами, пили на веранде кофе с пирожными… Потом играли на лужайке в гольф. Вот она, лужайка, упирается в соседний забор. Боря посмотрел на заросли лебеды и увидел, как по тропинке к его дому шагает милиционер Пантюшкин.

Увидев его, Боря подавился холодной картошкой. Может, пригнали бульдозер и собираются школьную кочегарку снести? В Гусихе давно собираются построить новую школу.

— Гражданин Бабулич! — круто и решительно произнес с порога Пантюшкин. — Вы подозреваетесь в одном нехорошем деле… Позвольте задать вам несколько вопросов…

Слова Пантюшкина упали на Бабулича, как дубовый шкаф. От этого известия перед глазами пошли круги, похожие на радугу над речкой Гусихой. Боря Бабулич даже голову потрогал, где от удара такого должна была появиться шишка величиною с конное ведро. Голова была повязана клетчатым носовым платком с узелками по углам. Перед обедом Боря загорал в гамаке.

— Где вы находились в ночь на двадцатое июля?

— Спал…

— Кто это может подтвердить?

Тут и пожалел Боря, что не женился в свое время на продавщице Люське Авдеевой. Была она толстовата, грубовата и даже отдаленно не напоминала француженку. Наступила трудная минута, а слово замолвить некому. Один как перст…

— Значит, никто подтвердить не может?..

— Не виноват я! — крикнул Боря неожиданно тонким голосом, как воздушный шарик «уйди-уйди».

Крик этот вывел Пантюшкина из себя, и он рявкнул:

— Вы скажете, что не находились в это время, между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи, в доме гражданки Желтоножкиной? Дверь не выставляли и за гирю не дергали? Так?

— Это абсурд… — кипятился Бабулич.

— Так… — Пантюшкин медленно обошел вокруг стола и покосился на мигающий огонек Бориной радиостанции. Эфир звучал взволнованно, будто на разные голоса обсуждалась страшная весть — в Гусихе украли телевизор. — А вот этот предмет в дом гражданки Желтоножкиной ветром занесло?

И Пантюшкин положил на стол перед Бабуличем красную расческу.

Бабулич внимания не обратил на эту расческу. Потому что вспомнил, что ветер по-иностранному называется «трамонтана». Бывает и в Гусихе такой ветер, когда отрываются на крышах листы железа, хлопают калитки, катятся по дворам пустые ведра и весь этот шум, устроенный ветром, так и звучит одним словом: «Тра-мон-тана, тра-мон-тана…»

Тогда Матвей Фомич поднес расческу к самому носу Бабулича и помахал ею, как машут перед носом провинившегося и выведенного на чистую воду ученика: «Ты у меня дос-ту-каешь-ся…» Бабулич аж глаза зажмурил от красного мельканья.

— Я вас, гражданин Бабулич, спрашиваю — этот предмет в дом Желтоножкиных ветром занесло?

Бабулич открыл глаза и резким движением сорвал с головы носовой платок и взору Пантюшкина открылась Борина лысина. Неожиданная, как сопка в равнинном пейзаже.

— Вот это да… — ахнул Пантюшкин. И вспомнил наконец Борину странность — зимой и летом носить лыжную шапку. Никто не знал, какая прическа у школьного истопника. Оказывается, никакой…

— Да! — гордо сказал Бабулич.