Анатолий Рыбаков - Кортик. Бронзовая птица (текст оригинала)

— А кто ее знает, — пожал плечами Коровин. — Ну, давай, ребята, тяни шнур… Нам сараи сегодня закончить надо, завтра будем землю обмеривать.

И детдомовцы взялись за прерванную работу.

Миша отлично понимал, почему старуха затягивает передачу дома. Завтра должен приехать Карагаев, вот она и хочет посоветоваться: а может быть, надо что-нибудь вынести из дома.

Но о своих предположениях Миша не сказал ни Коровину, ни Борису Сергеевичу. Когда Борис Сергеевич пришел из сельсовета, Миша только спросил у него:

— Как же вам удалось побороть Серова?

— Уж этот Cepoв! — Борис Сергеевич покачал головой. — Шило!

— Какое шило?

— То, которое про вас заметки писало.

— Значит, он?

— Он самый… Обыкновенный взяточник. Кулаки не хотели коммуны. Понимали, что придется отдать землю, которую они незаконно захватили, вот и подкупили Серова. За взятку он выдал охранную грамоту на усадьбу, хотя никакой исторической ценности она не представляет. В общем, Серова уже прогнали из губоно.

— Вот что… — протянул Миша. — Значит, дело рук Ерофеева. А я думал, что графини…

Борис Сергеевич пожал плечами:

— Графиня… Она тоже была заинтересована. По-видимому, хотела сохранить усадьбу для старых хозяев. Но она-то как раз и свела Ерофеева с Серовым. Дело в том, что жена Серова — ее родная сестра.

Только сейчас Миша сообразил, кого напоминала ему жена Серова. Ну конечно же, «графиню». Точно! Только эта старая, а та помоложе…

Миша подумал о том, как хорошо он сделал, что не поддался уговорам и угрозам Серова. Ведь если бы он его послушался и увел отсюда отряд, то объективно помог бы кулакам и бывшим помещикам. А ведь он сразу разгадал Серова, сразу почувствовал его неискренность и враждебность. Значит, у него, у Миши, есть политическое чутье. Ведь и Ерофеева он тоже разгадал, сразу сообразил, куда гнут кулаки… Но, конечно, все гораздо сложнее, чем ему представлялось. Тут цепь: Серов, Ерофеев, «графиня», лодочник, Карагаев… Возможно, что у каждого из них своя цель, но они объединены общими интересами. И, конечно, все это имеет отношение и к убийству Кузьмина и к обвинению Николая Рыбалина.

Рассказать Борису Сергеевичу о Карагаеве или нет? Конечно, для Бориса Сергеевича важно знать, что здесь появился бывший хозяин усадьбы. Но вдруг этот человек в зеленом вовсе не графский сын, вовсе не Карагаeв? Мальчики уже столько раз ошибались. Миша боялся просчитаться еще раз, боялся наболтать чего-нибудь лишнего. Лучше завтра убедиться, что это действительно граф, и тогда уж рассказать.

— Имейте в виду, — сказал он: — Ерофеев и другие кулаки все равно будут мешать коммуне.

Борис Сергеевич рассмеялся:

— Мы и не рассчитываем на их симпатии. И не нуждаемся в них. И мы их не боимся. Это они нас боятся. Они отлично понимают, что им придется расстаться с тем, что они захватили разными незаконными махинациями. И командовать здесь, в деревне, мы им не дадим. Они это отлично понимают и поэтому сопротивляются и будут сопротивляться. Если хочешь, сможешь в этом сегодня убедиться.

— А что сегодня? — спросил Миша.

— Сегодня вечером сходка. Приходи со своими ребятами. Получите наглядный урок классовой борьбы.

Отряд явился на сходку в полном составе. Всем было интересно. К тому же сходка происходила в клубе, хозяевами которого ребята себя до некоторой степени чувствовали: ведь они его построили.

Обычно на сходку собирались только мужчины, теперь же пришла вся деревня: и мужчины, и женщины, и дети. Было душно, но многие сидели в полушубках и валенках. Облачки сизого махорочного дыма уходили под деревянные стропила. Потолка не было. В сущности, это был большой сарай.

На сцене стоял маленький стол, покрытый красной материей. За ним сидели председатель сельсовета Иван Васильевич и Борис Сергеевич. Председатель встал, потребовал тишины и сказал:

— Гражданы! — Он всегда на сходках почему-то говорил не «граждане», а «гражданы», видимо, для торжественности. — Гражданы! Начнем собрание. Есть постановление центральной власти. Значит, в бывшей барской усадьбе организовать трудовую коммуну для детей из числа бывших беспризорных товарищей. Значит, слово для информации имеет директор Борис Сергеевич. И просьба, гражданы, не курить.

Но все продолжали курить.

Борис Сергеевич вышел к рампе. Все замолчали и воззрились на него.

— Товарищи, — сказал Борис Сергеевич, — коммуна организуется из числа бывших воспитанников детского дома. Все они в прошлом беспризорники, а некоторые даже и малолетние преступники. Говорю вам об этом прямо, чтобы все были в курсе дела…

Он замолчал. В зале нарастал глухой шум. Сначала это был тихий, сдержанный говор многих людей в разных местах клуба. Потом все заговорили разом, зашумели, заволновались. И наконец раздался истошный женский крик:

— Они и нас тут всех пограбят да перережут…

Это крикнула женщина с ребенком на руках, вся точно обернутая большим цветастым платком.

— Да, товарищи, некоторые из них были малолетними преступниками, — продолжал Борис Сергеевич, — но это было когда-то. За несколько лет, проведенных в детском доме, ребята стали совсем другими. Они овладели разными профессиями, знают и любят свое дело, научились уважать коллектив. Короче говоря: я ручаюсь за каждого. И вот увидите: у вас с коммунарами установятся самые лучшие отношения. Вы не будете на них в обиде, и я надеюсь. что и коммунарам не придется обижаться на вас.

Но по мере того как говорил Борис Сергеевич, шум опять нарастал. Миша внимательно наблюдал за собранием и видел, что кулаки хотя и не кричат, но будоражат всех. Они сидели вокруг Ерофеева и лавочника маленькой, но сплоченной и злой кучкой, сознавая, что симпатии большинства собравшихся на их стороне, потому что все не хотят здесь коммуны, боятся ее, боятся коммунаров, про которых им наговорили всякие ужасы.

И Мише было жаль Бориса Сергеевича, одиноко стоявшего на сцене лицом к лицу с враждебным собранием, которое не хотело его слушать и прерывало на каждом слове злобными и насмешливыми выкриками. Он всей душой сочувствовал Борису Сергеевичу, но ничем не мог помочь ему…

А собрание шумело, кипело, бурлило. Особенно волновались женщины.

— Не надо нам вашей коммуны! — кричали они.— Все равно прогоним бандитов! Убирайтесь, откуда пришли!

Председатель Иван Васильевич поднялся и крикнул:

— Спокойствие, гражданы, спокойствие! Выслушаем товарища, а потом будем обсуждать. Бабы, тихо! А то выведу!

Ему ответил задорный женский голос:

— Попробуй выведи!.. Мы тебя самого выведем!..

Раздался взрыв хохота. Но шум не утихал, наоборот — еще больше усилился…

Борис Сергеевич стоял на сцене, даже не пытаясь что-либо сказать, только обводил собрание строгим взглядом из-под очков…