Мария Грипе - Сесилия Агнес – странная история

Она испуганно смотрела на Нору. Видно, не могла взять в толк, зачем та задает столько вопросов, ворошит давние неприятные события, говорить о которых было не принято.

– Я никого не осуждаю. – Бабушка подняла голову и повторила: – Да-да, не осуждаю. – Она блеснула глазами, и Нора поняла: это означает, что бабушка выше всяких там гнусных сплетен.

– Я тоже никого не осуждаю, бабушка, – тихо сказала Нора, – но мне необходимо кое-что выяснить.

Бабушка опять встопорщилась. И знать не хотела, что Нора стремится выяснить. Ей было страшно. Она предпочла бы сию же минуту закончить разговор какими-нибудь дружелюбными, мягкими, добрыми, ласковыми словами, от которых обеим будет хорошо. Зачем сидеть тут и нелепо тратить время, копаясь в прошлом, во всех этих неприятностях, ведь их давным-давно пора предать забвению?

Однако Нора не могла сейчас идти на попятный. Так что пощады бабушка не дождется.

– Вчера я была на могиле Сесилии. Думала, никто к ней не ходит, гляжу, а там большой букет весенних цветов. Значит, кто-то приходил туда незадолго до меня, верно? Интересно, кто бы это мог быть?

Бабушка смахнула со скатерти невидимые крошки.

– Не знаю. Любопытно, впрочем, что кто-то ее помнит. И это может быть кто угодно. Вопрос не ко мне.

Нора упрямо тряхнула головой. Как ни жаль бабушку, ничего не поделаешь. Кто угодно с цветами на могилы не ходит.

– Вы, бабушка, сами в это не верите, правда? Молчание.

Бабушка по-прежнему сидела, смахивая крошки. Не хотелось ей в это углубляться. Она считала, что вся жизнь должна проистекать на поверхности, причем приятной на взгляд и на ощупь. И, не жалея сил, наводила на поверхности глянец, лишь бы не вникать в то, что под ней крылось. Вот, значит, как с ней обстоит. Бедняжка. Ведь, с одной стороны, она видела в них свое отражение. А с другой, они соблазняли окружающих поверить, что спрятано под ними нечто столь же красивое и безупречное.

Нора действительно предпочла бы не мучить бабушку. Но у нее не было выхода.

– Ведь Сесилию постигла та же судьба, что и ее маму, Агнес, – сказала она. – У нее тоже родился внебрачный ребенок. Сама она умерла, но ребенок, как я слыхала, выжил.

Бабушка молчала, обеими руками лихорадочно разглаживала скатерть на столе. Не глядя на Нору.

– Его звали Мартин. Позаботиться о нем было некому, и он попал на воспитание к приемным родителям.

Бабушка теребила скатерть.

– Прости, но я ничего не помню. Совсем ведь маленькая была…

– Я и не говорю, бабушка, что вы должны все это помнить. Просто рассказываю, что знаю. И, как я понимаю, вы наверняка кое-что слыхали.

– Какой прок сейчас это ворошить? Что было, то было. Ничего не изменишь.

Бабушка сняла руки со скатерти и укоризненно посмотрела на Нору. Наконец-то она нашла слова, самые подходящие для такого случая!

Нора протянула руку, тронула бабушку за плечо, умоляюще поглядела на нее. Верно, что было, то было, ничего не изменишь.

– Но можно попытаться сделать так, чтобы несчастья не повторялись.

Глаза у бабушки испуганно забегали. Нора прекрасно видела, какие мысли мечутся в ее объятом страхом мозгу.

– Нет-нет, со мной все в порядке. Не беспокойтесь, бабушка. Я здесь по другой причине.

Бабушка облегченно вздохнула и рассмеялась. Ну и хорошо. Понять бы только, куда Нора клонит.

Так вот, Мартин умер, но, как Нора слыхала, у него был ребенок. И ей хотелось бы знать, что бабушке о нем известно. Где он? Сколько ему лет и все такое?

Бабушка улыбнулась. Всего-то? Непонятно, зачем Норе эти сведения, но у молодежи иной раз возникают весьма странные идеи, успокаивала она себя. Не стоит чересчур сосредоточивать на этом внимание, однако немного посочувствовать надо, тогда она прямо сейчас разделается с этими неприятностями. И бабушка охотно рассказала про Мартина, который, увы, оказался сущим бездельником. У него были кой-какие артистические задатки, но по причине полной бесхарактерности и слабоволия он так ничего в жизни и не добился.

Бабушка не знала его, никогда с ним не встречалась. Да и сам Мартин родней не интересовался. Оно и к лучшему. У него ведь были приемные родители, прекрасные люди, хлебнули они с ним горюшка. В конце концов он совсем опустился и умер в нищете.

Бабушка замолчала, задумалась, толком не зная, что сказать дальше. Чересчур большой интерес возбуждать нельзя. Она обязана оградить Нору от этих людей. Но девочка спросила о Мартиновом ребенке, стало быть, для нее это не секрет, так что придется ответить.

Да, у Мартина действительно был ребенок. Вернее, после долгих препирательств он признал свое отцовство, хотя ребенок, понятно, ничуть его не интересовал. На матери его Мартин так и не женился, и слава Богу. Ничего хорошего все равно бы не вышло.

– Почему? Почему не вышло бы?

Причин много. Мартин был как минимум лет на двадцать старше этой бедняжки, что, на свою беду, попалась ему на глаза. Выросла она в очень скромной семье. Отец – итальянец, был в Швеции на заработках и еще до ее рождения вернулся в Италию. И в браке с ее матерью, разумеется, не состоял. Мать впоследствии уехала в Австралию, с другим мужчиной. Девочку удочерили старики, родители матери. Фамилия их была Энг, наверняка превосходные люди, но, когда она встретила Мартина, оба уже умерли. Одна-одинешенька на всем свете. Она стала до невозможности назойливой и обременительной для окружающих.

– Я встречала ее и потому знаю, о чем говорю. Сущая пиявка. Присосется – не оторвешь. Как-то раз заявилась сюда, так я едва ее выдворила.

– Что вы имеете в виду, бабушка? – недоуменно спросила Нора. И вдруг в глубинах памяти забрезжило воспоминание.

– Сейчас объясню. Пойми, это особа надоедливая, цеплючая и совершенно бесцеремонная. Может заявиться когда угодно, что бы ей ни говорили. Никакими средствами не брезгует.

– А чего она хочет? Ведь ей наверняка что-то нужно?

Бабушка чувствовала себя теперь куда увереннее. Нора определенно прислушивалась к ее словам.

– Ну, ей много чего нужно. Липнет к нам, так как якобы хочет, чтобы ее ребенок имел настоящую семью. Родня ей нужна. И с ее точки зрения мы, наверно, получше других, если можно так выразиться. Вот она и повадилась сюда – то звонит, то приходит. Хорошо хоть, теперь она живет не в Стокгольме, нам полегче стало. Но все равно нет-нет да и явится. По-моему, мы никогда не отделаемся от этой особы.

– А ребенок?

На миг настала тишина. Вопрос витал в воздухе, потом бабушка наконец тихо пробормотала:

– Н-да, эта девчонка…

Почему она сказала «девчонка», а не «девочка»? – подумала Нора. Может, тут кроется какой-то особый смысл? Не поймешь, о чем бабушка сейчас думает, но вид у нее взволнованный, и она забыла о бдительности.