Питер Акройд - Основание. От самых начал до эпохи Тюдоров

В мире, где насилие было непринужденным и беспричинным, битье детей было, можно сказать, традицией. Агнес Пастон била свою дочь Элизабет «раз или два в неделю, а иногда и пару раз в день, и голова у нее была проломлена в двух или трех местах». Элизабет в то время было двадцать лет. Также Агнес Пастон приказывала учителю своего сына «как следует его отхлестать», если мальчик не будет слушаться. Такие чувства ожидались от любящей матери. Советовали бить ребенка до тех пор, пока он или она не признает своей вины и не взмолится о милости. Но детство состояло не только из порки и побоев. Многие руководства по воспитанию поддерживали идею о мягкости, соединенной с твердостью; чрезмерные наказания не рекомендовались.

Томас Мор, который родился в 1478 году, считал, что трое из пяти англичан умеют читать. Возможно, он несколько переоценил это количество, опираясь в своих суждениях только на жителей Лондона, но тенденция к повышению грамотности в стране бееспорна. Развитие ранее неизвестного способа печати в последние десятилетия XV века создало новую аудиторию с новыми умениями. Это была эпоха, когда в употребление вошли афиши и объявления и когда в некоторых крупных городах появились библиотеки. Библиотека ратуши, основанная в 1423 году, существует до сих пор. За один год в Лондоне были открыты четыре новые грамматические школы. В последние годы XV века бесплатные школы появились в Гулле, Ротереме, Стокпорте, Макклсфилде и Манчестере.

Школьникам не разрешалось играть в кости или пользоваться луком и стрелами на территории школы, зато им предоставлялось время и возможности участвовать в более подходящем спорте, таком как петушиные бои. «И-го-го!» — таким был радостный вопль освобождения в классных комнатах. Наступало время прыжков, бега и борьбы. Птиц ловили или сбивали камнем из рогатки. Беда вспоминал, как в юности принимал участие в неких примитивных скачках на лошадях.

Средневековый школьник играл в крокет, футбол, кегли, шарики. В теннис тогда играли у стены, а не через сетку, ладонью, а не ракеткой; ракетки были придуманы только в конце XV века. Камбука представляла собой вид гольфа, в который играли изогнутой палкой под названием «банди». Популярным было катание на коньках, которые делали из кости. Игра под названием «столы» походила на триктрак. Были широко распространены шахматы, в которых использовались круглые доски; в средневековых жилищах находили отдельные фрагменты шахматных фигур. Карты появились только в середине XV века. Стрельба из лука была очень важным занятием, в игре «пенни-прик» участники должны были попасть стрелой в подвешенную монетку в один пенс. Часто играли в дротики. «Ты должен попасть, — говорил один школьник другому в учебнике 1420-х годов, — в пуговицу на твоем обшлаге». Игра стара как мир и так же, как и он, постоянно обновляется.

Новый король Эдуард IV, согласно Томасу Мору, «был добрым человеком и держался очень царственно… Лицом он был красив, телом складен, крепок и силен» [57] Пер. М. Л. Гаспарова и Е. В. Кузнецова. . Современный Эдуарду хронист Доминик Манчини, который писал сразу после смерти короля, дал более неоднозначное описание: «Эдуард имел мягкую натуру и веселый характер, тем не менее если он злился, то мог казаться очевидцам просто ужасным». Конечно, одна из королевских обязанностей — это внушать ужас, особенно если этот король наследует Генриху VI: ведь предыдущий король был скорее агнцем, а не львом. Манчини сообщал, что «с ним легко было общаться друзьям и другим людям, даже менее родовитым. Часто король приглашал к себе совершенно неизвестных людей, если ему казалось, что они пришли с намерением обратиться к нему или узнать его ближе». «Входите, — возможно, говорил он. — Посмотрите на меня. Да, я ваш король». «Он желал показать себя тем, кто хотел на него смотреть, и не упускал ни одной возможности… продемонстрировать свою прекрасную фигуру заинтересованной аудитории». У Эдуарда был великолепный аппетит, и, как и многие гурманы, в процессе приема пищи он мог извергнуть уже съеденное, чтобы продолжить трапезу. Со временем это сказалось на объеме его талии; Мор отмечал, что в последние годы король стал «довольно тучным и жирным, но привлекательность свою тем не менее не утратил».

В молодости его гордость граничила с тщеславием, и, как и многих королей до него, Эдуарда увлекали театральные и зрелищные стороны королевского сана. В первый год его правления хранитель королевского гардероба потратил чуть больше 4784 фунтов стерлингов на меха и одежды для одного короля — огромная сумма, если учесть, что среднее годовое жалованье работника составляло примерно шесть фунтов. Эдуард одевался в расшитые золотом одежды и красный бархат, песочный шелк и зеленый атлас. Ему принадлежали сотни пар туфель и сапог, шляпы и береты; он в большом количестве носил аметисты, сапфиры и рубины. Они служили не только ювелирными украшениями, но и талисманами. Аметист давал твердость и мужество, сапфир сохранял в целости конечности, если яд оказывался неподалеку от рубина, камень становился влажным, на нем выступала испарина. Эдуарду принадлежала золотая зубочистка, украшенная бриллиантом, рубином и жемчужиной.

Эта роскошь была связана не только с личным стремлением к возвеличиванию, хотя, конечно, большое значение имело и приращение богатств. Стать королем означало стать самым богатым человеком в стране. Но тщеславие было и способом показать богатство и статус королевства, оно демонстрировало мощь нации. Поэтому самолюбие и стремление к величию можно рассматривать как выполнение королевских обязанностей.

Разумеется, королевство все еще оставалось раздробленным или, по крайней мере, нестабильным. То, что Генрих и его сын оставались в живых, было серьезным препятствием для нового монарха, особенно из-за того, что династия Ланкастеров имела верных последователей как на западе, так и в центральных районах страны. У Эдуарда не было вообще никакой власти на севере, где старый король скрывался за границей Шотландии. Бо́льшая часть Уэльса поддерживала Генриха, у которого также было больше сторонников среди магнатов страны. Тридцать семь семей аристократов сражались за него и рядом с ним, и только трое перешли на сторону Эдуарда.