Валерий Губин - Я познаю мир. Философия

Освальд Шпенглер (1880—1936) — выдающийся немецкий философ, занимавшийся проблемами философии истории, философии культуры. В 1918 году, после окончания, первой мировой войны, вышла его книга «Закат Европы» и сразу завоевала необыкновенную популярность, поскольку после такой мировой, катастрофы закат Европы казался близким. Книга, написанная ярким образным языком, с большим набором оригинальных гипотез, ошеломляющая эрудицией автора, воспринималась как пророческий манифест.

И Шпенглера воспринимали как пророка. Его спросили: когда начнется следующая мировая война? Он ответил: в 1940 году. Он писал, что европейская цивилизация полностью кончится к 2000 году. Будем надеяться, что во втором случае он ошибся.

Влияние идей Шпенглера на философскую и историческую мысль XX века было Огромным. Нет почти ни одного философа — теоретика культуры или историка, — который бы либо яростно опровергал Шпенглера, либо пытался развивать его идеи дальше.

Шпенглер отклонил предложения нацистов о сотрудничестве, за что был подвергнут ими бойкоту.

Освальд Шпенглер — один из первых мыслителей, предложивших принципиально новую схему интерпретации истории. С его точки, зрения, никакой единой истории человечества нет, линейная схема «Древний мир — Средние века — Новое и новейшее время» не выдерживает критики. Если взять, например. Древний Рим, то там были и свои Средние века, и Новое время, свой феодализм и свой капитализм. Так, Рим начала нашей ары — это крупный город с многоэтажными домами, с лифтом (поднимавшимся вручную), водопроводом, газетами (Шпенглер приводит объявление в одной из газет, что какой-то царек из Северной Африки снимет квартиру на 4—6-м этаже в центре Рима), с крупными фабриками. Это типичный Нью-Йорк, только со своим национальным колоритом и уровнем развития техники.

Нет единой истории, но есть целый ряд замкнутых в себе культур. Каждая из них возникает, развивается, стареет и умирает. И между ними нет никакой преемственности. Что осталось нам от Древнего Египта — одни руины: полуразрушенные пирамиды, сфинксы... Но самого народа, который создал валкую культуру, уже нет, он давно исчез, как исчез и дух этого народа. Те, кто сейчас живет на территории Египта, пришли туда относительно недавно. Те, кто сейчас живет на территории Италии, не имеют отношения к древним римлянам. А от их духа опять же остались одни руины. Шпенглер насчитал в человеческой истории восемь таких культур: египетская, индийская, вавилонская, китайская, греко-римская (аполлоновская), византийско-арабская (магическая), западноевропейская (фаустовская) и культура майя в Америке. Он также почему-то считал, что ожидается рождение девятой — русско-сибирской культуры.

Каждая культура — это организм, имеющий свой срок жизни (примерно тысячу лет), свою душу, которая определяет отношение к миру, к прошлому, к смерти, к месту человека во Вселенной и т. д.

Шпенглер наиболее подробно анализирует три таких души: аполлоновскую, фаустовскую и магическую душу.

Аполлоновская душа — это душа античного времени. Для древнего грека и мир, и он сам, и боги, и даже атомы — это все тела. Человек — прекрасное тело. В этом теле все снаружи: красота, мощь, ум. Ничего нет потаенного, внутреннего. Греки не знали никакой психологии в нашем смысле. Основная наука античности — это Эвклидова геометрия: прямая — кратчайшее расстояние между двумя точками, сумма углов треугольника равна двум прямым углам и т. д. Эвклид, как и все древние греки, считал, что земля плоская.

Древние греки жили целиком в настоящем; то, что прошло, для них уже не существовало. Мы не знаем точных дат рождения или смерти многих великих людей античности. Греки й не стремились к точным датам.

Греческая архитектура телесна, внутренность храма легко обозрима одним взглядом. Храм — это просто гигантский ларец для статуй богов и храмовых сокровищ. Молящийся грек стоял не в храме, а перед храмом, и храм приветствовал его совершенством своего внешнего облика. Для античного человека подлинная жизнь совершалась не за стенами зданий и не в собственной душе, а на просторе площадей.

С крушением античного мира и появлением христианства умирает античная, аполлоновская душа и появляется фаустовская — душа западноевропейской культуры, западного человека, названная так по имени доктора Фауста, героя поэмы Гете.

Если для грека тело было главным элементом всего окружающего, то для западного человека таким элементом стало пространство — чистое беспредельное пространство.

Уже первым образцом нового понимания мира, выраженным в искусстве, стала икона. Вместо скульптуры, вместо античной пластики появляется иконописный лик — не объемное тело, которое можно ощупывать и разглядывать с разных сторон (вы, наверное, замечали, что у всех греческих статуй глаза слепые), но лицо, с которым зритель встречается глазами и вступает в молчаливый разговор.

У фаустовского человека появляется «внутреннее», богатая внутренняя жизнь, он постоянно мучается ее противоречиями и постоянно себя наблюдает. Переход от аполлоновской души к фаустовской — это переход от пространства внешнего мира в пространство внутреннее.

Но и внешнее пространство в фаустовской культуре — это не площадь города и не сам маленький город-полис, это — бесконечные просторы мира, распахнувшиеся перед человеком («открылась бездна, звезд полна»); это и бесконечное прошлое позади нас. У западного человека обостренное чувство истории, у него развита культура мемуаров, воспоминаний о прошлом и ожиданий будущего. А у греков даже кладбищ в нашем понимании не было.

Течение гомеровского стиха, пишет Шпенглер, — это легкое дрожание листа под полуденным солнцем, это ритм материи. А западная поэзия, начиная со скандинавских саг и кончая современными экспрессионистами, создает скрытое напряжение в пустом, безграничном пространстве, это далекие ночные грозы над высочайшими вершинами. В ней чувствуется бесконечное одиночество как отечество фаустовской души.

У Аполлона нет «души». Над Олимпом царит вечный свет ясного южного дня. Л Вял галла (скандинавская и древнегерманская потусторонняя сказочная страна, куда попадают героя после смерти) лишена света; в ной предчувствуется та глубокая полночь, которая окружает погруженного в размышления Фауста, которая наполняет гравюры Рембрандта, в которой теряются звуковые краски Бетховена.

Только у европейцев появляется чувство покинутости. Античный человек (политическое животное, по выражению Аристотеля), чья жизнь достигала своей высшей точки в дневное время, среди общества, на площади, — никогда не знал этого чувства.