Владимир Мезенцев - Человек ищет чудо

«В нашем последнем эксперименте, — пишут Гарднеры, — мы используем опыт работы с Уошо, улучшая методы обучения, и мы планируем поддерживать эти более благоприятные условия до тех пор, пока наши подопытные достигнут интеллектуальной зрелости. Таким образом мы сможем подойти ближе к самому высокому уровню двустороннего общения».

Шимпанзе Мойя родилась в ноябре 1972 года и уже на следующий день была доставлена в лабораторию. Пили родился 30 октября 1973 года и прибыл в лабораторию 1 ноября. Детенышам были созданы все условия для их развития. Уход за ними не отличался от ухода за человеческими детьми: круглосуточное питание, пеленание, прививки, стерилизация посуды и т. д.

Обезьянки воспитывались в контакте с людьми. Они могли хватать игрушки, передразнивать жесты и действия своих воспитателей; уже через несколько недель стали отличать знакомых людей от незнакомых.

Оба, Мойя и Пили, начали употреблять осмысленно жесты, как уже сказано, в возрасте около трех месяцев. После того как обезьяна повторяла новый жест трижды, его вносили в «обезьяний словарь». А чтобы увериться, что шимпанзе пользуется словом-жестом сознательно, исследователи установили срок в пятнадцать дней. В каждый из этих дней шимпанзе должна была употребить новый жест хотя бы один раз.

Первые слова у Мойи — «идти», «больше», «пить» — появились на тринадцатой неделе жизни. Первые слова у Пили — «пить», «больше» и «щекотать» — на пятнадцатой неделе. В возрасте шести месяцев Мойя пользовалась уже пятнадцатью жестами, а Пили — тринадцатью.

Таким образом, по сравнению с Уошо новые опыты оказались значительно эффективнее. И самое важное: исследователи пришли к заключению, что даже на первой стадии обучения обезьяны употребляют слова-жесты осознанно, в подходящих случаях. Так, слово «щекотать» Пили употреблял в двух случаях: просил продолжать, когда человек переставал его щекотать, или же отвечая на вопрос: «Во что мы поиграем сейчас?»

Иногда он употреблял другой жест — «еще», чтобы его продолжали щекотать. Но знаком «еще» обезьянки пользовались и в других ситуациях, например, когда у Пили отбирали бутылочку с водой. Однажды шимпанзе повторил этот жест, когда с ним играли, закрывая и открывая его мордочку шарфом (своеобразные прятки). Пили это понравилось, и он попросил: «Еще!»

Жест «щекотать» он изображает так: указательным пальцем трет тыльную сторону своей ладони или руку своего воспитателя. А Мойя, воспроизводя этот жест, кроме того, показывает на те места, где хотела, чтобы ее пощекотали.

Самое интересное: первые осмысленные жесты-слова у глухонемых детей появляются обычно на пятом-шестом месяце жизни. А шимпанзе у Гарднеров начали «произносить» свои первые «слова» уже в три месяца!

Если поразмышлять о будущем воспитанников Гарднеров, то невольно встает волнующий вопрос: чего ожидать от потомства обезьян, уже выучившихся языку глухонемых? Не станут ли шимпанзе-родители обучать своих детенышей языку жестов сами, без помощи человека?

Утверждать что-либо заранее, конечно, невозможно. С уверенностью можно сказать другое. Как бы ни были усовершенствованы методы воспитания, развитие обезьян может быть доведено только до уровня трехлетнего ребенка, дальше шимпанзе не продвинется — таков приговор ученых в наши дни.

Почему так?

Да потому, что дальше стоят уже иные барьеры, в частности, уровень развития нервной системы животных, строение их головного мозга. И тут никакие ухищрения в методах обучения не помогут.

Некоторые народы, населяющие бассейн Амазонки, умеют считать только до трех, иногда до пяти. Дальше следует понятие «много». Обезьяны, которых учат считать, способны определять количество предметов в пределах тоже до пяти. На этом их способности ограничиваются. Но если мы будем обучать самых отсталых людей, знающих лишь «один-два-три», то их можно обучить и алгебре.

Животным никакие университеты образование дать не смогут. Не составляют исключения и человекообразные обезьяны. Для этого обезьяне надо стать человеком. А человеком она не может стать. Сознание формировалось и формируется на основе коллективного и сознательного труда. Для обезьяны труд — это, скорее, игра. Для нас он — жизненная необходимость. И это определяет содержание нашего сознания.

Ну, а как обстоит дело с «разговорной речью» у других животных?

Открыто, что у многих зверей и птиц язык далеко не так беден, как думали раньше. Скажем, лошадь — не какая-то говорящая вроде «умного Ганса», а самая обыкновенная — имеет в своем «лексиконе» свыше ста различных звуковых сигналов-«фраз», которыми она обменивается с себе подобными. Количество различных по смыслу звуковых сигналов у обезьян и многих видов птиц исчисляется десятками.

В последнее время языку животных ученые уделяют много внимания. Австрийский исследователь К. Лоренц хорошо изучил язык гусей и, как в сказке, стал с ними разговаривать. Гуси приняли человека полноправным членом своего стада. Они хорошо понимали, когда тот на «чистом гусином языке» советовал им ускорить шаг или задержаться на лужайке.

Продолжительное гоготание или «залп» гогота, состоящий более чем из шести слогов, например «га-га-га-га-га-га-га», означает: «Здесь хорошо. Еды много. Давайте останемся тут». Если тирада состоит из шести слогов, это означает: «Травы на лугу мало. Давайте пощиплем ее и не спеша тронемся дальше». Пять слогов переводятся так: «Надо прибавить шагу». Четыре слога — «Полный ход, вытягивай шею вперед». Три слога означают: «Беги со всех ног. Будь начеку. Наверное, придется взлетать». А сигнал тревоги у гусей, завидевших собаку, звучит как односложный, не очень громкий носовой возглас «ра».

Изучая жизнь кузнечиков, ученый Лохер также изучил их стрекочущий язык и добился, что насекомые стали его понимать. Однажды в ответ на призыв кузнечика-самца он стал стрекотать, имитируя другого кузнечика. Насекомое стало приближаться к нему, прыгнуло на протянутую руку, на плечо и наконец попыталось влезть в рот стрекочущему человеку…

Много рассказов ходит об удивительных языковых способностях попугаев. В этих рассказах очень трудно отделить истину от преувеличений. Во всяком случае, у нас нет достаточных оснований утверждать, что попугаи хорошо понимают все, о чем они болтают, повторяя услышанные слова и фразы. Но, думается, нельзя отказывать этим птицам и в некоторой доле сообразительности, осмысленного применения выученных слов.

В Ростове-на-Дону в семье Токаревых живут говорящие попугаи. Один из них, Коля, знает около 170 фраз. Когда у него хорошее настроение, он поет: «Капитан, капитан, улыбнитесь». Плохое настроение Коля выражает песней «Разлука ты, разлука…».