Николай Сладков - Земля солнечного огня

Кто бы ни прополз мимо, кто бы ни скакнул рядом — хоть одну паутинку, а заденет. Черный разбойник тут как тут: сразу обольет липкой гадостью и вонзит в тело ядовитые крючья.

Охотничий дом паука — настоящий разбойничий замок. Висят на стенах панцири высосанных жуков — как железные латы рыцарей. По углам валяются головы фаланг и кузнечиков с выпученными глазами — словно стальные шлемы. Белеют мумии запеленатых в паутину мокриц — как старые бурдюки с вином. А посредине сам разбойник каракурт сидит. Лапами перебирает нити сигнальные — словно вожжи подергивает. В восемь глаз смотрит. Новую жертву ждет.

Бывают в пустыне и горы: не высокие, не сухие, каменистые. Только в редких ущельях струится там вода и зеленеют кусты. И только в них теплится жизнь.

Нас в ущелье заманила вода. Она билась среди мертвых раскаленных камней, как живая прохладная жилка. Мы грохнулись на колени, окунули головы в воду и стали пить, фыркая и захлебываясь: в пустыне быстро узнаешь цену воде!

Чем глубже в ущелье, тем скалы угрюмей и выше. Скалы черные от загара. Блестящие, как литое стекло. Вычернило их солнце, отполировали песком ветры. Голубое небо отражается в черных скалах, и они отливают синью, как вороново крыло.

Тут и там на черных стенах светлые пятна. Это срывались от подземных толчков глыбы. Пятен много: землетрясения здесь не диковина. Глыбы огромные: землетрясения здесь не шуточные.

Между черных граненых скал дробные лиловые осыпи. Тени там резки, камни горячи, а звуки гулки.

В мире камней живут «каменные» птицы: каменный поползень, каменная куропатка, пестрый каменный дрозд, даже каменный воробей!

Каменный поползень гнездо строит из глины, замешанной на слюне. Гнездо раз в триста тяжелей самой птички. И крепкое оно, как камень. Поползень строит свой дом надолго. Сверху полирует слизью от гусениц. Вмазывает в глину яркие перышки и блестящих жуков — украшает.

Каменные дрозды веселыми рыжими пятнышками светятся на мрачных скалах. И звонкие их голоса смягчают суровость каменных глыб.

По-деревенски, словно в курятнике, квохчут кеклики — каменные куропатки. Странные птицы: в камнях живут, в камнях кормятся, в камнях детей растят.

Ну, а каменные воробьи такие же горластые, как и их городские сородичи.

Когда-то тут жили и древние люди.

Везде на скалах рисунки. И там, и тут: целые картинные галереи! Больше всего выбито и выцарапано козлов: рогатых, бородатых, важных. А вот бараны архары с толстыми, круто закрученными рогами. Олени маралы: значит, и они тут раньше водились.

Я разглядываю мастерскую древнего живописца. Вот на этом камне он, наверное, сидел у стены. Свет падал отсюда, как и теперь, тысячу лет спустя… Тишина окружала его. И тысячи лет назад она была такой же, как и сейчас. И солнце пекло. И лениво — вот так же! — жужжали мухи. Из того ручья он пил, черпая воду ладонями. И капли скатывались с бороды…

Его сородичи после тяжелой охоты блаженно лежали в тени, сонно отмахиваясь от мух. Просыпаясь, подсмеивались, наверное, над чудаком, упорно царапающим скалу.

А художник скоблил и скоблил. Взбудораженный, переполненный виденным, узнанным, понятым. Первый историк и живописец древних жителей пустыни. Счастливый уже одним тем, что никто ему не мешает царапать.

Я вглядываюсь в рисунки на скалах: они напоминают мне что-то очень знакомое. Ну да, конечно: вот так же рисуют теперь ребята углем и мелом на стенах, заборах, панелях! По правилу: «Точка, точка, запятая, минус — рожица кривая».

А сегодня по этим простым рисункам мы узнаем жизнь наших дальних предков. Узнаем, каким оружием они сражались, на каких музыкальных инструментах играли. Как охотились, как танцевали. Каких зверей приручали, а каких упорно преследовали.

Есть на скалах рисунки непонятных зверей и чудовищ. Наверное, тогда художники очень боялись чего-то страшного и непонятного.

А есть рисунки и смешные. Баран с собачьим хвостом, верблюд с козлиными рогами, козел с верблюжьим горбом. Древние охотники, прекрасно знавшие звериную стать, наверное, со смеху покатывались, глядя на этих смешных уродцев. Так же, как теперь смеются ребята над стишками-перевертышами: «Курочки закрякали, утки закудахтали».

Я перехожу от камня к камню, от скалы к скале — как от витрины к витрине музея. Время многое уже стерло. Многое — потускнело и потемнело под огненным солнцем пустыни. Жесткие ветры затерли штрихи. Но я с уважением глажу шероховатые камни. Я с завистью думаю о художнике, рисунки которого пережили века…

Спим мы в крохотной палаточке, втиснутой между упавшими глыбами. Ветер надувает ее как воздушный шарик. Камни давят под ребра.

Тихо плещет ручей, скребутся о палатку жесткие, колючие кусты, пустынный козодой уныло и тягуче трещит. Со звоном катятся сверху плитки щебенки: кто-то и ночью ходит по скалам…

Утром мы покидаем каменное ущелье.

Со всех сторон смотрят на нас дикие козлы — теки: мертвые, изваянные из камня, и живые, застывшие как каменные изваяния.

23 мая.Поставили у ручья палатку и стали смотреть, кто тут живет? В прохладном ручье под горячей скалой живет уж черный с золотыми «ушами». Высунулся из воды и смотрит на нас. На нос ему муха села, по голой шее мохнатая гусеница ползает, а ему не до них: на нас уставился.

В сумерках лениво, как куры в курятнике, заквохтали в камнях кеклики. Таинственно заурчал невидимый козодой. Запиликал тихонько сверчок. А высоко, по зубчатому гребню черной скалы, идут не спеша две диких козы, за ними подскакивают два козленка. По другому гребню шагает козел: то закинет голову и почешет рогами спину, то замотает бородой и рожищами, отгоняя назойливых мух.

А где-то сейчас невидимо и неслышно выползают из-под нагретых камней ночные фаланги, скорпионы и змеи.

24 мая.Утром опять на скалах стоят козы. Смотрят на нас сверху вниз. У них там наверху уже солнце, а у нас внизу еще сумерки.

Тихо бормочет ручей, пахнет мятой, в колючих кустах свежо по-утреннему, птицы поют, над кустами порхают бабочки.