Николай Сладков - Земля солнечного огня

Громоздились на небе горы из облаков. Блестели на горизонте миражи-озера. Над землей пронеслись стремительные птицы, саджи. По земле, как видения, промчались джейраны.

Мои глаза разбегались. Он же смотрел в одну точку. Он был невозмутим. Он смотрел вдаль. Он презирал суету.

И вдруг он весь преобразился. Быстро приподнялся на лапках. Хвост задрожал и свился спиралью. Под отекшими веками сверкнули глаза. На горле набухла и отвисла чешуйчатая борода. Большая синяя борода клином.

Наконец-то в нашем мире нашлось что-то достойное и его внимания! Даже белое брюхо его посинело: так он разволновался.

Я старательно осмотрелся по сторонам. Облака растаяли в небе. Потухли миражи-озера. Давно унеслись саджи. И ускакали джейраны. Зато появилась… муха! Метнулась агама к мухе, щелкнула челюстями и проглотила ее, выгибая по-змеиному шею. Облизала розовым языком серые пятнистые губы.

И снова живот у нее стал белым. Исчезла синяя борода. Опять равнодушие и презрение: к земле, к небу, к солнцу. Но только не к мухам…

Самый быстрый в пустыне — гепард. Он кидается на добычу со скоростью урагана — 35 метров в секунду! Со скоростью ветра носятся по пустыне антилопы-сайгаки и газели-джейраны. Сайгаки 23 метра в секунду, джейраны — 18.

Очень быстры дикие ослы куланы, гиены, пустынная рысь-каракал и заяц-песчаник — до 20 метров в секунду. Быстры шакалы и волки — до 17 метров в секунду. Дрофы-красотки и лисички-корсаки бегут со скоростью 11 метров в секунду. С такой же скоростью мчится и тушканчик — земляной зайчик.

Громоздкий и неуклюжий верблюд может бежать со скоростью 4–5 метров в секунду — скорость легкого ветерка. Со скоростью двух метров в секунду бежит по песку ящер-варан и скользит змея-стрелка. А пустынный ушастый ежик «мчится» со скоростью… полметра в секунду. И уж совсем медленно бегает черепаха — 20 сантиметров в секунду. И то, если торопится со всех четырех ног!

В безветренную погоду, когда от жары становится невтерпеж, быстрые бегуны сами себе устраивают освежающий ветерок: для этого они носятся по пустыне со скоростью ветра.

16 июня.В оазисах на шелковицах созрели лиловые и белые ягоды. Первыми об этом узнали ребята и воробьи. На каждой шелковице стайка мальчишек и стайка воробьев. Ягод заметно уменьшается. И лиловых и белых.

18 июня.На шелковицы стали заползать ядовитые гюрзы. Ягод им не надо, они воробьев караулят. Лежит гюрза на сучках неподвижно и так сливается с серой корой, что воробьи садятся ей прямо на голову.

2 июля.Яблоки засветились в листве, как фонарики. Прилетели серые пустынные синицы и продолбили в сочной мякоти дырки. Ребята с удовольствием срывают поклеванные яблоки: они самые спелые, самые сочные, самые сладкие!

15 июля.Поспели сливы, и снова заботы. По ночам пробираются в сад и портят сливы лесные сони. Надкусывают сливу за сливой — ищут самые спелые, самые сладкие. Больше испортят, чем съедят.

15 августа.Налились и зазолотились виноградные гроздья. И сразу серой тучей налетели нахальные воробьи. За ними розовой тучей розовые скворцы. Ребята встретили незваных гостей криками и барабанным боем. Крутили трещотки, стучали в старые тазы и ведра, размахивали рубахами. Не стрелять же воробьев и скворцов, ведь всю весну и лето они вредных насекомышей и саранчу уничтожали.

20 августа.На винограднике следы шакала и ежика. Оба ночью объедали ягоды с нижних кистей. Только их еще и не хватало!

1 сентября.В садах опадают урюк, груши, яблоки. Поленишься с вечера собрать — утром ничего не останется. Неслышно и невидно пробираются по ночам в сады барсуки и дикобразы, и все дочиста подбирают, как метлой выметут!

Толстая дудка-ферула словно веретено, воткнутое в песок. Из веретена, как спицы, торчат стебли. И в основании каждого стебля, у самого ствола-веретена, пазуха-бурдючок вроде зеленой чаши. После дождей в этих чашах скапливается вода. И, бывает, не мало, а стаканов пять — восемь.

Джейраны знают про эти потайные «роднички» на дудках, разыскивают их в жару и с наслаждением пьют из чаш воду. Охотники так и называют эти ферулы — «джейраньи чаши».

Чуть слышное позвякиванье — кто-то, наверное, тычется в пустой котелок с ложками. Выглядываю из-под полога — над котелком осы: желтые, черные, полосатые. Все сердито бодают котелок лбами. И чего это они на него сердятся?

На песке банка консервная — и ее осы бодают. Упорно, злобно, настойчиво. Дались им эти железки!

А звяканью нет конца. Эге — так они же хотят пить, они мучаются от жажды! Блеск жести им кажется блеском воды!

Скорей наливаю воды полную миску. Вся жаждущая летучая братия — осы, мухи и мушки! — роем опустились на миску и облепили воду каемочкой. Пьют не напьются — хоть руками бери.

Я их не трогаю, мне они не нужны. Но живет, говорят, в пустыне богомол-эмпуза, так тот ловит жаждущих на солнечный зайчик. Эмпуза странное насекомое. Весь он словно слеплен из сухих веточек, листиков и колючек. На голове блестящий вырост — в нем отражается солнце. Сам эмпуза не виден — лишь звезда на лбу горит, как росинка. Изнывающие от жажды мухи кидаются на живую «капельку» и попадают эмпузе в лапы. В пустыне всегда будут жаждущие. И, значит, эмпуза всегда будет сыт. Не зря эмпуза — значит чудовище.

Каждый день мохнатая тарантулиха выползала из темной норы и грела на солнце свой кокон. Похож кокон на марлевый мешочек, набитый яичками. Не расставалась тарантулиха с коконом ни днем, ни ночью: так и носилась с ним, как с писаной торбой.

Наконец, солнце «высидело» яички, вылупились из них тарантулята. Прорвала тарантулиха паутинку на коконе — и хлынули тарантулята из дырочки ручейком. Выползло их с полтысячи — и все сразу на мать вскарабкались, облепили ее с ног до головы. Стала она похожа на взъерошенную головку репейника.

Тесно им стало в родной норе. Отправилась тарантулиха искать место получше. Приглянулся ей лужок — ровненький как посевное поле — и начала паучиха это поле своими тарантулятами засевать!