Александр Казанцев - Ступени грядущего

Мы узнали тогда по телефону их мнения. Все трое, признавая большую победу русских, выразили свое разочарование: не они открыли новую эру. Все они потом отчаянно рисковали жизнью, стремясь подняться в космос на несовершенных еще ракетах.

Новая эра открыта была не ими.

Сам наш Герой, Юрий Гагарин, после полета сказал: «Мы, конечно, будем рады успехам американских космонавтов, когда они полетят. В космосе места хватит для всех. Но эта арена должна быть использована не для военных целей, а для мирных. Американским космонавтам придется догонять нас. Их успехи мы будем приветствовать, но постараемся всегда быть первыми».

Как известно, уже после полета Гагарина 37-летний военно-морской летчик капитан третьего ранга Аллан Шепард совершил полет в баллистической ракете на сравнительно небольшое расстояние не столько ради решения научных проблем, сколько в сенсационных целях. Второй такой «полет» чуть не стоил жизни другому смельчаку, едва выбравшемуся из упавшей в океан и утонувшей кабины.

Конечно, как высказался по этому поводу академик Благонравов, полет Шепарда не идет ни в какое сравнение с подвигом Гагарина.

Весь мир признал наше первенство! Признали его и взлетевшие впоследствии в космос Джон Гленн и Карпентер, признал и сам американский президент Джон Кеннеди.

Лицо первого звездолетчика мира Юрия Гагарина, простое, открытое, на редкость располагающее к себе русское лицо, люди увидели впервые на телевизионных экранах сначала в минуты полета, потом на Внуковском аэродроме и во время поездки с Никитой Сергеевичем Хрущевым через Москву, наконец, на митинге на Красной площади.

Это была первая телевизионная передача из Москвы, которую видели не только во многих городах СССР, но почти по всей Европе и за океаном, в Америке.

На первого звездолетчика мира люди разных стран смотрели как на своего героя, как на Героя Земли, его имя нельзя уже забыть, и его не забудут далекие потомки.

Голос первого космонавта во время его полета ловили радиоприемные станции и радиолюбители, записывали на магнитные пленки, как в свое время голос спутника, чтобы прослушивать без счету раз, пусть не разбирая слов незнакомого языка, но улавливая деловитое спокойствие и краткость фраз, посвященных служебной информации, но исполненных величайшего значения и подлинно родственной близости для всех людей Земли.

Меньше всего я думал во время полета Гагарина, что именно мне выпадет счастье продемонстрировать этот голос миллионам советских радиослушателей. Вместе с моим другом писателем Владимиром Немцовым меня пригласили в радиоцентр и дали нам в руки драгоценную пленку.

С волнением прослушали мы запись на магнитофоне.

Мысленно мы были с ним, с первым космонавтом, представляли себе обстановку, в которой он находится, старались понять, что стоит за каждым произнесенным им словом.

Слова нелегко разобрать, они пробиваются сквозь шум и треск словно взбунтовавшейся атмосферы, которую впервые всю до конца резко пронизал человек. Мы повторили эти слова.

Вот что он говорил сразу после старта, перенеся шум и вибрацию, перегрузку ускорения, потеряв вес, видя вокруг себя летающие предметы, уже не сидя в кресле, а повиснув над ним:

САМОЧУВСТВИЕ ОТЛИЧНОЕ.

НАБЛЮДАЮ ЗЕМЛЮ, ВИДИМОСТЬ ХОРОШАЯ. СЛЫШУ ВАС ОТЛИЧНО.

Он работал. Для него полет был не только испытанием его организма, он был сложной и напряженной работой.

Пилоты Земли знают, что значит для них в полете заботливая служба радаров и радиомаяков, бюро погоды и аэродромов. Но в каком необычном положении по сравнению с ними летел их собрат в космосе, не просто пилот, а сверхпилот, не просто летчик, а звездолетчик!

Он мог взлететь над миром, стать живым спутником Земли потому, что не просто радары и радиомаяки помогали ему.Ему служила невиданная, изумительная техника, приборы, управляемые электронным мозгом, с быстротой электрической искры вычисляющим траектории полета, на которых одна десятая метра в секунду скорости сказывается сотнями километров отклонения.

Но вот снова звучит голос звездолетчика, который успел пролететь огромное расстояние.

ПОЛЕТ ПРОДОЛЖАЕТСЯ ХОРОШО. НАБЛЮДАЮ ЗЕМЛЮ, ВИДИМОСТЬ ХОРОШАЯ… ВИДЕТЬ МОЖНО ВСЕ, НЕКОТОРОЕ ПРОСТРАНСТВО ПОКРЫТО КУЧЕВОЙ ОБЛАЧНОСТЬЮ.

Он видит Землю, первый видит ее со стороны звезд!

Если подняться высоко над Землей, она кажется вогнутой чашей, горизонт словно на уровне твоих глаз, а под тобой- пропасть. Но если уйти от Земли в космос, она превращается в шар, в исполинский глобус. Весь мир слышал рассказ Гагарина о том, что он различал на этом глобусе не только океаны и знакомые еще по школьному глобусу очертания материков, но даже большие города, реки, квадраты колхозных полей… Они виднелись сквозь мраморные прожилки облаков, которые лишь местами полупрозрачной сетью прикрывают планету.

И он видел гигантскую сферу планеты с голубым ореолом, переходящим в непостижимо черный цвет космического неба.

- ДО ЧЕГО КРАСИВО!- воскликнул он еще в самом начале полета, пораженный феерическим зрелищем.

Освещенный солнцем рельефный щар планеты с четкими линиями океанских берегов, с пятнами больших городов, с зелеными массивами лесов окаймлялся, казалось бы, тонкой полоской, в которой голубой цвет постепенно переходил в синий, в фиолетовый, становясь черным. И вспоминалось старое и прекрасное русское слово «окаем». Только таким словом можно было назвать видимый из космосу земной горизонт.

Да, звездолетчик Гагарин был не одинок и в своем полете и в своем научном подвиге. Он чувствовал заботу командиров перелета, своих товарищей по его осуществлению, оставшихся на Земле, но делавших не менее важную часть работы, чем он сам: знал о пристальном внимании и заботе руководителей партии и правительства. И один среди звезд, паря в невесомости посреди кабины, он говорил:

- ИДЕМ ДАЛЬШЕ. ВАС СЛЫШУ ОЧЕНЬ СЛАБО. САМОЧУВСТВИЕ ХОРОШЕЕ, НАСТРОЕНИЕ БОДРОЕ.

Он чувствовал себя хорошо, даже ощущая невесомость! Он рассказывал потом об этом удивительном чувстве. Он не ощущал тяжести, рука его ничего не весила, ничто его не тянуло вниз. Чувство необыкновенной легкости… Но на работоспособности не сказывалось. И питался он в эти минуты нормально…

Надо было лишь следить, чтобы не улетел карандаш, не уплыл планшет, когда пишешь. А почерк не изменился…

Как вообразить себе это испытанное лишь космонавтами чувство невесомости, непередаваемой легкости, опьяняющей внутренней свободы?

Впрочем, одними ли космонавтами?

Нет, я не имею в виду тех, кто во время специальных научно продуманных тренировок короткие секунды испытывал на себе это ощущение или у кого замирало сердце при спуске высотного лифта…