Анатолий Митяев - Книга будущих адмиралов

Путь третьего отряда пролегал по опушке финских шхер. Эта дорога длиннее на 70 миль, но так лучше. В отряде небольшие корабли и суда, корпуса у них хрупкие, а в заливе на главном фарватере началась подвижка льдов, ведь весна уже. У берегов же лёд пока стоит.

Последние корабли уходили из Гельсингфорса 12 апреля. В городе слышалась стрельба. На юго-западе в заливе показались многочисленные дымы – приближалась немецкая эскадра. Одним из самых последних отошёл от стенки гавани «Изяслав». У него только одна машина, вторую турбину починить не успели. Но и на одной пойдут моряки. С берега по кораблю ударили из винтовок. Пули звенят по металлу. Артиллеристы бросаются к кормовому орудию. Их сдерживает старпом Иван Исаков. Нельзя стрелять. Десятки кораблей ещё остались в Гельсингфорсе – без топлива, с разобранными машинами, с неисправностями, на кораблях моряки. Белофинны не пощадят их, если выстрелить в ответ. Да хоть и не стреляли, а многих убили, и первым был убит Борис Жемчужин…

Десять суток шёл третий отряд до порта Бьерке. Топливо кончилось. В Бьерке его тоже не оказалось. Но вот прибыло топливо. «Ермак» пришёл. С ним стало спокойнее, веселее, торосистые льды уже не казались страшными. 19 апреля корабли прибыли в Кронштадт. Через несколько дней пришёл и четвёртый отряд – корабли, стоявшие в порту Котка.

Самыми славными героями Ледового похода были моряки «Ермака». Семь суток они без отдыха и сна обеспечивали проводку кораблей. И в том, что Балтийский флот не пропал, сохранился почти целиком для Советской России, – их немалая заслуга.

…Тягостное зрелище для глаз моряка открывалось в Кронштадте и на Неве. Борт о борт стояли безмолвные корабли, ни дымка – погашены топки, ни свистка боцманской дудки – команды ушли на сухопутный фронт. Плавать негде. По Брестскому миру линия, до которой разрешалось ходить советским кораблям, перечеркнула залив чуть западнее острова Котлин… Ничего! Она ещё вернётся – слава «Гангута», «Севастополя», «Авроры». Не только вернётся, но приумножится!

Почти в те же дни, когда балтийские корабли пришли из Гельсингфорса в Кронштадт, 12 черноморских эсминцев и 8 тральщиков уходили из Севастополя в Новороссийск. Уходили, как и на Балтике, чтобы не захватили их немцы. Оккупанты всё приближались к Севастополю; линкорам «Воля», «Свободная Россия» и пяти миноносцам пришлось выходить из порта под огнём немецких орудий.

Командующий оккупационными войсками генерал Эйхгорн рассвирепел, узнав, что в Севастополе нет кораблей. Он потребовал вернуть флот в Севастополь. В противном случае немцы намеревались двинуться по побережью на восток и занять Новороссийск.

Войск для защиты Новороссийска у нас не было. И не было другого порта, куда флот мог бы перебазироваться. Владимир Ильич Ленин попросил Морской генеральный штаб тщательно изучить обстановку на Чёрном море – не откроются ли какие возможности для спасения кораблей? Увы! Таких возможностей не открылось. И тогда Ленин на докладной записке начальника штаба написал резолюцию: «Ввиду безвыходности положения, доказанной высшими военными авторитетами, флот уничтожить немедленно».

Как ты знаешь, в те времена даже приказ о выходе в море обсуждался или судовым комитетом, или всей командой. А тут надо было собственными руками пустить боевые корабли на дно. 11 июня на линкоре «Воля» собралось совещание делегатов всех кораблей. Большинство высказалось за потопление флота. Несколько же кораблей, в том числе «Воля», отказались выполнять директиву Совета Народных Комиссаров. Офицеры вместе с украинскими националистами и эсерами уговорили команды вернуться в Севастополь, как того требовали немцы. Матросам казалось, что как-нибудь да удастся уберечь родной корабль и от затопления и от врага. Это были наивные мечты: немцы увозили в Германию всё, что попадалось, – хлеб, скот, металлы, уголь, машины… И конечно же, прибирали к рукам военное имущество. Корабли, не выполнившие революционный приказ, были пленены немцами. (Потом попали к белогвардейцам, на них остатки разбитой армии барона Врангеля в 1920 году бежали из Крыма.)

17 июня линкор «Воля», миноносцы «Дерзкий», «Беспокойный», «Пылкий», «Поспешный», «Жаркий», «Живой» и «Громкий» пошли в немецкий плен. Эсминец «Керчь» поднял сигнал: «Судам, идущим в Севастополь. Позор изменникам России». Так проводили предателей моряки, оставшиеся в Новороссийске.

18 июня – запомни этот день, дорогой читатель, – на внешнем рейде Новороссийска, в Цемесской бухте, с утра встали корабли, готовые к затоплению. Орудия, которые годились для войны на суше, были сняты и погружены на железнодорожные платформы – моряки готовились идти на сухопутный фронт. Над кораблями развевались красные флаги и сигналы: «Погибаю, но не сдаюсь!»

Около трёх часов дня началось это мужественное самоуничтожение. Стоя в молчании на причалах, сняв бескозырки, моряки прощались с родными кораблями. Прогремел взрыв на «Пронзительном», эсминец начал погружаться в море. После взрыва, как по сигналу, остальные эскадренные миноносцы открыли кингстоны и всем отрядом ушли под воду. В отдалении «Керчь» потопила торпедой миноносец «Фидоноси» и пятью торпедами линкор. К вечеру тишина наступила над бухтой. Только верхушки мачт, видневшиеся кое-где из воды, напоминали о трагедии черноморских кораблей.

Эскадренный миноносец «Керчь» выбрал себе другое место гибели. Он пошёл к Туапсе и там открыл кингстоны. А перед тем как потонуть, передал в эфир радио: «Всем. Погиб, уничтожив часть судов Черноморского флота, которые предпочли гибель позорной сдаче Германии».

Долгое время ничего не было известно о миноносце «Громкий». Историки флота знали только, что из Новороссийска он ушёл, а в Севастополь не пришёл. Оказывается, «Громкий» стал самым первым кораблём, затопившим себя. Он отстал от колонны, шедшей 17 июня в Севастополь, потом нагнал её, снова отстал. Эсминец «Поспешный» хотел взять его на буксир, «Громкий» отказался. Какие-то споры шли на миноносце, какая-то борьба была среди его малочисленной команды. Ясно одно – в той неизвестной борьбе победили сторонники революции: их руки открыли кингстоны. Водолазы нашли «Громкого» уже после Великой Отечественной войны. Миноносец лежал на 50-метровой глубине, нос его был смят – видимо, от удара о дно. В сумраке, окружающем погибшего, медленно проплывали рыбы, словно охраняя трагическую тайну. Верно, мы никогда не узнаем подробностей гибели «Громкого». Почти семь десятков лет прошло с той поры да ещё две войны, а на миноносце не было и половины полагавшегося экипажа, поэтому трудно предположить, что кто– то из тех людей ещё жив.