Борис Гиленсон - Эрнест Хемингуэй

Творческое настроение медленно, но возвращалось. Писатель не был глух к проблемам послевоенного устройства мира. Свои тревоги и соображения на этот счет он высказал в предисловии к антологии «Сокровища свободного мира» (1946). Потрясенный атомной бомбежкой Хиросимы и Нагасаки, а также бессмысленным разрушением Дрездена авиацией США в феврале 1945 года, Хемингуэй с горечью писал, что вооруженные силы США «истребили больше гражданских лиц в других странах, чем это содеяли все наши враги во время своих печально известных побоищ, о которых мы сожалеем». Хемингуэй мечтал о том, что в послевоенном мире восторжествуют новые отношения, ибо «война — величайшее преступление против всего доброго на земле». Он был убежден, что ей не может быть никакого оправдания.

Выход он видел в установлении взаимопонимания между всеми людьми планеты: «Мы вели войну, и мы ее выиграли. Давайте не будем ханжами, не будем лицемерами, не будем мстительными и твердолобыми. Давайте сделаем наших врагов неспособными когда-либо начать против нас войну; давайте же научимся сами жить в условиях мира и справедливости со всеми государствами и народами на этой планете. Для этого мы должны воспитывать и перевоспитывать. Но прежде всего мы должны воспитывать самих себя».

Свою последовательную антивоенную позицию Хемингуэй подтвердил еще раз в предисловии к новому иллюстрированному изданию романа «Прощай, оружие!», выпущенному в 1948 году. В нем он заявил о себе как художнике, которому довелось не раз побывать на разных фронтах, что сделало его убежденным антимилитаристом. «Я принимал участие во многих войнах, поэтому я, конечно, пристрастен в этом вопросе, надеюсь, даже очень пристрастен, — писал Хемингуэй. — Но автор этой статьи пришел к сознательному убеждению, что те, кто сражается на войне, — самые замечательные люди, и чем ближе к передовой, тем более замечательных людей там встречаешь; зато те, кто затевает, разжигает и ведет войну, — свиньи, думающие только об экономической конкуренции и о том, что на этом можно нажиться. Я считаю, что все, кто наживается на войне и кто способствует ее разжиганию, должны быть расстреляны в первый день военных действий доверенными представителями честных граждан своей страны, которых они посылают сражаться».

Оценивая это издание своего романа, писатель остался недоволен рисунками. Он вообще полагал, что иллюстрации, отражающие субъективное видение художника-графика, редко передают дух и характер образов, созданных языковыми средствами. По его мнению, литературный текст лучше гармонирует с картинами живописцев. И здесь он обнаружил тонкий вкус. Напиши он книгу о Багамских островах, к ней лучше всего подошли бы полотна американского художника Гомера Уинслоу; будь он Ги де Мопассаном, то снабдил бы свои книги картинами Тулуз Лотрека или Ренуара. Он усматривал сходство повествовательной манеры определенных писателей с живописным стилем некоторых художников.

Каким бы сложным, противоречивым, порой непредсказуемым в своих поступках ни был Хемингуэй, в чем он был постоянен, так это в приверженности идеалам гуманизма. В канун нового 1946 года он получил письмо от своего телохранителя и шофера Жана Дакэна, которого ложно обвинили в коллаборационизме и отправили за решетку. Хемингуэй не только незамедлительно пришел к нему на помощь, но и подключил к его защите ряд своих друзей, например генерала Ланхэма. В специальном письме, отправленном во Францию, Хемингуэй обстоятельно описал мужественное поведение Дакэна, начиная с Рамбуйе и кончая участием в отражении фашистского наступления в Арденнах. Именно благодаря вмешательству Хемингуэя удалось выручить Дакэна.

Постепенно Хемингуэй освобождается от мучительных военных впечатлений. В начале 1946 года он вернулся, наконец, к письменному столу и приступил к работе над романом, который назвал «Райский сад». Это было произведение во многом автобиографическое: в нем прошлое, обстоятельства семейной жизни с Хедли и Полин, причудливо соединялось с настоящим. Рукопись довольно быстро продвигалась и к лету достигла объема в 1000 страниц. Видимо все же писатель не был удовлетворен этим сочинением, не отделал его окончательно, оно осталось в «сыром» виде в архиве и увидело свет спустя четверть века после смерти Хемингуэя, в 1986 году.

Однако всего более ему хотелось написать о своих друзьях из 22-го полка; он говорит о том, что военного материала ему хватит на всю жизнь. Сражения отгремели, и в литературных кругах обсуждали: кто способен написать нечто вроде новой «Войны и мира», которая запечатлела бы весь масштаб пережитого человечеством. Хемингуэй знал: в числе этих потенциальных авторов называют и его имя. Но книга, которую от него ждали, никак не двигалась.

К тому же его жизнь в «Финке Вихии» была далека от безмятежности. Болезни и травмы продолжали преследовать и Хемингуэя, и его близких. В апреле 1947 года во время визита к матери его сыновья Патрик и Грегори попали в небольшую автомобильную аварию. При этом Патрик получил черепную травму, что вызвало головные боли. Затем Патрика постигла новая беда: он провалился на вступительных экзаменах в колледж, после чего у него обнаружились признаки психического заболевания. Патрик начал вести себя крайне агрессивно по отношению к отцу, перестал принимать пищу. Долгое время все усилия врачей не имели успеха; Хемингуэй серьезно опасался за жизнь сына. Его друзья составили своеобразную медицинскую бригаду, которая все время ухаживала за сыном. В «Финку» прилетела из Калифорнии Полин, у которой, ко всеобщему удивлению, сложились весьма дружелюбные отношения с Мери. В конце концов неожиданно дела у Патрика пошли на поправку, и он встал на ноги. Пришлось пережить Хемингуэю и еще один удар: смерть Максуэлла Перкинса, испытанного друга и многолетнего опытнейшего редактора его произведений. А среди приятных событий 1947 года было награждение его медалью «Бронзовая звезда». Так была отмечена его работа военного корреспондента, сопряженная с личным мужеством. Медаль была вручена в американском посольстве в Гаване. Правда, Хемингуэй считал, что достоин более высокой награды.

Следующий, 1948 год ознаменовался несколькими важными для него событиями. В частности, именно к этому времени относится рождение того, что позднее критики назовут «хемингуэевской легендой». Примерно начиная с этого момента не только книги писателя, но и сам он как личность, обстоятельства его жизни станут предметом широкого общественного внимания. Он оказался в числе немногих писателей, живых классиков, биографии которых пишутся уже при их жизни. Начиная с этого момента, по словам одного из исследователей, Хемингуэй начинает восприниматься как public writer, т. е. популярный писатель, своего рода литературная звезда.