Михаил Ильин - Воспоминания юнги Захара Загадкина

Были у нас на корабле два приятеля-земляка. До флотской службы они друг друга не знали, хотя жили почти по соседству: один на юго-запад­ном берегу озера, второй на северо-восточ­ном.

Как примутся они говорить о родных местах, хочешь не хо­чешь, а заслушаешься. То помянут, другое, третье, и всё с лю­бовью! Поверить им — нет в нашей стране уголка лучше, чем озерные берега, откуда земляки на флот явились. Я тех берегов не видел, может быть, они не так замечательны, как оба при­ятеля их описывали, но дело понятное: каждому дороги места, где протекли его детские и юношеские годы.

Особенно хвалили земляки свое озеро. И большое оно, и раз­ной рыбой и плавающей дичью богато, и вода... Вот из-за его воды как-то разгорелся у них спор, да такой яростный, что едва до ссоры не дошло. А ведь дружили так, что, казалось, водой не разольешь.

Начался спор с пустяка. Вспоминали они, как на диких уток с лодок охотились. Один и скажи:

— Вода в нашем озере хороша. Черпнёшь её ведерком, пей в свое удовольствие: правда, желтоватая, но вкусная, почти сладкая...

— Ну, насчёт сладости ты напрасно, — возражает вто­рой. — Какая у нее сладость? В рот не возьмешь: горька, слов­но морская... И вовсе она не желтоватая, а бирюзовая.

Слово за слово, доспорились до хрипоты, а столковаться не могут. Каждый на своем стоит: один утверждает — желтова­тая, второй — бирюзовая, один доказывает — пресная, второй — солёная!

Покраснели оба, надулись, как индюки. Я уж думал, на­всегда расстроится у них дружба, да вовремя на помощь им пришел: сообразил, возле какого озера они жили. А того озера мне вовек не забыть — в пятом классе из-за него на уроке опо­зорился! Потому и о его воде тоже зарубка в памяти осталась. Объяснил землякам, в чём дело, они тут же помирились.

— Видишь, я был прав! — говорит один.

— Вижу, я был прав! — отвечает другой.

Это плавание началось по-обычному, и ничто не предвещало, что оно окажется таким странным. Мы покинули Архангельский порт и вскоре были в холодных полярных водах. Стояла летняя пора, и солнце почти не спускалось за горизонт.

Нередко мы видели тюленей и моржей, а на берегу пустынного островка я даже заметил семью белых медведей. В трюме мы везли новенькие токарные станки. Их надо было сдать в одном из северных морских портов, а оттуда взять пиленый лес.

Плавание длилось сравнительно долго. Но вот однажды мы подошли к губе — устью широкой реки. Где-то поблизости должен был находиться порт. Я ждал, что с минуты на минуту покажутся его причалы, но время бежало, а они всё не появ­лялись. Тогда-то случилась первая странность. Порта на побе­режье не было, а капитан не задумываясь повёл корабль вверх по течению реки.

День следовал за днем, берега реки сближались, а мы про­должали уходить от моря. Вода за бортом из солёной стала пресной, изменила свой зеленоватый морской цвет на светло-желтый речной. Вдоль берегов теснились горы, росли сосны, лиственницы, ели, а порта все не было.

Изумление моё не имело границ. Да и кто бы на моем месте не изумился: большой океанский корабль плыл в глубь мате­рика!

Наконец мы добрались до порта. Он оказался почти в семи­стах километрах от устья реки!

Мы выгрузили станки, взяли пиленый лес и отправились в дальнейшее плавание. Снова за кормой остались воды многих морей, в попутной чужеземной гавани мы сдали древесину, а затем, выйдя на океанский простор, подошли к самому эква­тору. Там в одном из портов следовало забрать натуральный каучук.

Мы находились совсем в другой части света, но надо ж было так случиться, что и на этот раз нужного порта не ока­залось на берегу океана! И опять капитан повел судно вверх по течению очень широкой реки. Вдоль ее берегов тоже зеленели леса, но уже не хвойные, а тропические: в них росли пальмы, фикусы, лавры, мимозы...

После нескольких дней плавания мы увидели порт, где нас ждал каучук.

Этот морской порт отстоял от моря более чем на полторы тысячи километров! Так наш океанский корабль второй раз заплыл далеко в глубь материка.

Вы думаете, кончились странности плавания, о котором я рассказываю? Нет. Погрузив каучук, мы спустились той же рекой до ее устья, затем пересекли два океана и ещё несколько морей.

Мы подошли к суше, но и тут нужного нам порта не оказалось на побережье. И в третий раз капитан повел судно вверх по реке. Мы поднялись против ее течения до морского порта, который находился почти в девятистах километрах от моря! Там мы сдали каучук, погрузили в трюм рис, хлопок и наконец повернули к родным берегам.

Корабль, на котором я плаваю, перевозит не только грузы, но нередко и пассажиров. Года четыре назад, во время рейса вдоль побережья Индостана, нам довелось перевезти из Бомбея в Карачи группу туристов-афганцев. После крат­ковременного путешествия по Индии они возвращались через Пакистан к себе на родину.

С одним туристом, молодым учителем из небольшой афган­ской деревни, я успел познакомиться. Оба мы говорили по-ан­глийски, и мне удалось кое-что узнать о его жизни. Он был беден и, конечно, никогда не мог бы мечтать о туристской поездке в Индию, если б не счастливый случай. Он выиграл по лотерейному билету немного денег и поехал посмотреть страну, которая его очень интересовала.

Прощаясь со мной в Карачи, новый знакомый обещал на­писать письмо о том, как он добрался до своей деревни. На письмо я ответил, и между нами завязалась переписка. Как-то, перечитывая его письма — а у меня их скопилось десятка пол­тора, — я обратил внимание, что на одних конвертах наклеены афганские почтовые марки, на других — иранские.

Это смутило меня. Я хорошо знал, что молодой учитель живет по-прежнему бедно, порой отказывая себе в самом необ­ходимом, и на поездки в страну, хотя бы и соседнюю, средств у него нет. В очередном письме я задал вопрос, как он ухит­ряется путешествовать без денег.

«Путешествовал вовсе не я, — вскоре ответил учитель, — путешествовала... деревня, в которой я живу. Случилось так, что школьный домик, где я обучаю детей и квартирую сам, а также хижины всех моих односельчан и даже их поля, оста­ваясь на месте, совершили путешествие из Афганистана в Иран, а потом вернулись обратно. Поэтому часть писем было удобнее сдавать не афганской, а иранской почте».