Сельма Лагерлёф - Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции

Когда гуси прилетели в усадьбу Хольгера Нильссона, на дворе не было ни души. Мортен спокойно и уверенно опустился на землю и стал по-хозяйски расхаживать вокруг, рассказывая Пушинке, как прекрасно ему жилось, когда он был домашним гусем. Показав ей двор, он вдруг заметил, что дверь в коровник отворена.

— Загляните туда на минутку, — пригласил он, — и вы увидите, как там хорошо! Это не то что мокнуть в озерах да болотах!

Стоя на пороге, гусак заглянул в коровник.

— Да тут никого нет, — обрадовался он. — Войди, Пушинка, и взгляни на гусиный загон! Не бойся! Ни малейшая опасность нам не грозит!

И тут гусак, Пушинка и все шестеро гусят направились прямиком в гусиный загон, чтобы полюбоваться, в какой роскоши и неге жил большой белый гусак до того, как отправился в полет вместе со стаей диких гусей.

— Ну вот, так мы и жили! Это — мое место, а тут стояло корытце, всегда полное доверху овсом и водой, — расписывал гусак. — Погодите-ка, здесь и сейчас еще есть немного корма! — С этими словами он ринулся к корытцу и начал, давясь, глотать овес.

Но Пушинка все беспокоилась и просила:

— Давай выйдем отсюда!

— Еще несколько зернышек! — просил гусак.

И вдруг он, громко загоготав, поспешно бросился к выходу. Но было уже поздно. Дверь захлопнулась, и хозяйка, стоя во дворе, закрыла дверь на крюк. Гуси оказались запертыми в коровнике.

Между тем хозяин вытащил из ноги Вороного острую железную занозу. Он стоял, донельзя довольный, и гладил своего коня, когда в конюшню торопливо вошла хозяйка.

— Иди, отец, погляди, какая у меня добыча! — воскликнула она.

— Нет, погоди, мать! Сперва посмотри сюда! — перебил ее отец. — Теперь я знаю, отчего хромал конь!

— Счастье нам снова улыбается! — радовалась мать. — Подумать только! Большой белый гусак, который исчез по весне, видать, улетел со стаей диких гусей. А нынче он вернулся и привел с собой еще семерых диких гусей. Они вошли в гусиный загон, а я взяла да и заперла их там!

— Вот чудеса! — удивился Хольгер Нильссон. — А знаешь, мать, самое лучшее во всем этом — то, что нам больше не надо думать, будто мальчик бежал из дому, прихватив с собой гусака!

— Да, твоя правда, отец! Боюсь только, не пришлось бы нам заколоть их нынче же вечером. Скоро день святого Мортена, и надо поспешить, если мы хотим успеть отвезти их в город на продажу.

— По мне, грешно заколоть гусака, когда он вернулся к нам домой с таким прибытком, с целой стаей, — не согласился с женой Хольгер Нильссон.

— Будь то в другое время, я бы и не подумала лишать его жизни, но когда нам самим надо уезжать отсюда, мы не можем держать гусей.

— Да и то правда!

— Пойдем, помоги мне перенести их в дом! — попросила она.

Они вышли из конюшни, и вскоре мальчик увидел отца, который направлялся в дом вместе с матерью, прижимая к себе одной рукой Пушинку, а другой — Мортена-гусака. Гусак кричал: «Малыш-Коротыш, помоги мне!» — как кричал всякий раз, когда ему грозила опасность, хотя и не мог знать, что мальчик совсем близко от него.

Нильс Хольгерссон, ясное дело, слышал его крики, но все равно продолжал стоять в дверях конюшни. Но замешкался он вовсе не потому, что желал смерти Мортену-гусаку. В ту минуту он даже не вспомнил о том, что, если гусака заколют, ему самому будет хорошо. Он медлил совсем по другой причине.

Чтобы спасти гусака, ему надо было показаться отцу с матушкой, а к этому у него не было ни малейшей охоты. «Им и без того-то тяжко, — подумал он, — неужто я должен причинить им еще и это горе?»

Но когда дверь за гусаком захлопнулась, мальчик очнулся. Стремглав перебежал он двор, вскочил на дубовую доску у крыльца и ворвался в сени. Тут он по старой привычке сбросил деревянные башмаки и приблизился к двери. Однако ему все еще так не хотелось показываться на глаза отцу с матушкой, что он не в силах был поднять руку и постучать. «Ведь дело идет о жизни и смерти Мортена-гусака, — подумал он, — ведь он был твоим лучшим другом с тех самых пор, когда ты стоял здесь в последний раз!» Ему вспомнилось все, что они с гусаком пережили и на скованных льдом озерах, и в бурном море, и среди опасных хищников. Сердце его преисполнилось благодарности и любви, и он, совладав с собой, постучался в дверь.

— Кто там? — спросил отец и отворил дверь.

— Матушка, не троньте гусака! — крикнул мальчик с порога.

В тот же миг гусак и Пушинка, лежавшие связанными на скамье, загоготали от радости, и он понял, что они еще живы.

Но радовались не они одни.

— Нет, подумать только, какой ты стал рослый да пригожий! — воскликнула в восторге матушка.

Мальчик по-прежнему стоял на пороге, не решаясь войти в горницу, все еще не совсем уверенный в том, как его примут.

— Хвала богу за то, что ты вернулся, — сказала матушка. — Входи же! Входи!

— Добро пожаловать! — пригласил Нильса отец, не в силах более вымолвить ни слова.

Но мальчик все еще топтался на пороге. Он не мог понять, почему они так радуются ему, ведь он такой коротыш?! Но тут к нему подошла матушка, обняла и потянула за собой в горницу. Тут только он понял, что произошло.

— Матушка! Отец! Я снова большой, я снова — человек! — закричал он.

На другое утро мальчик поднялся до зари и отправился вниз, к берегу. Еще не совсем рассвело, а он уже стоял на взморье, чуть восточнее рыбачьего поселка Смюге. Он был совсем один на мысу. Перед тем как уйти из дому, он заглянул в гусиный загон к Мортену-гусаку и попытался разбудить его. Но большой белый гусак не пожелал никуда идти из дому. Не сказав ни слова, он сунул голову под крыло и снова заснул.

День обещал быть светлым и погожим. Стояла почти такая же чудесная погода, как и в тот весенний день, когда дикие гуси прилетели в Сконе. Тихо и неподвижно расстилалось море, ни единое дуновение ветерка не колебало воздух. И мальчик думал о том, какой прекрасный перелет ожидает диких гусей.

Сам он был еще словно во сне. То он ощущал себя домовым, то снова человеком. Когда по пути ему встретилась каменная ограда, он побоялся идти дальше, пока не убедился, что за ней не прячется, подстерегая его, какой-нибудь хищник. И тут же сам над собой посмеялся, радуясь тому, что он такой долговязый, большой и сильный и ему нечего бояться.

Придя на берег, он встал на самом краю прибрежной отмели, чтобы дикие гуси увидели его. То был день великого перелета. В воздухе то и дело раздавались призывные клики. Он улыбнулся про себя, подумав, что никто на свете лучше его не знает, о чем кричат друг другу птицы.

Но вот над морем стали кружить и дикие гуси — одна огромная стая за другой. «Нет, это, верно, не мои гуси! Ведь эти улетают прочь, не простившись со мной!» — думал он. Ему так хотелось рассказать им, что он снова стал человеком, и показать, каков он теперь!