Николай Сладков - Планета чудес

Я промолчал.

— Так вот, наши козлы, ну и разные там газели и антилопы, страшные хищники, — продолжал Пиф-Паф. — Им мясо подавай. Особенно антилопы ловкие — даже птиц ловят. Подкрадутся — и стук копытом! Убьют и съедят. Вместе с перьями. У нас даже поговорка такая: «Пустили антилопу на птичий двор!»

— И у нас есть такая поговорка! — сказал я. — «Пустили волка в овчарню!»

— Смешно! — сказал Пиф-Паф. — Что волку в овчарне делать? Разве что спать.

Пиф-Паф смотрел на меня, и ему представлялась удивительная далёкая земля, где живут люди с короткими шеями, где мужчины носят брюки, где волки нападают на овец, а козлы грызут капусту.

Бывают же чудеса на свете!

— Потерпи ещё, я расскажу тебе про гигантское птичье гнездо, — сказал Пиф-Паф.

Помню, оно было не высокое, а высоченное! Это была целая гора, сложенная из песка, веток, палочек и разного лесного мусора.

Весило гнездо десять тысяч пудов, — столько же, сколько весят пятьдесят слонов!

Гнездо было набито птичьими яйцами. И яйца сами себя высиживали. Птица только гнездо строила и яйца несла. Птенцы сами вылуплялись из яиц и разбегались кто куда. А птица эта называлась не то сорной, не то сонной курицей.

Тут Пиф-Паф вопросительно посмотрел на меня и продолжал:

— Видишь, вон озеро голубое? Бывало оно и красное. В нём у нас крокодилы плачут. Сплывутся на отмель и давай плакать — крокодиловы слёзы лить. От жары плачут. Мы от жары потеем, собаки языки высовывают, а крокодилы плачут. И слёзы у них солёные!

— Водится ещё у нас зверь, до того ленивый, что весь мохом зарастает. Мох на нём растёт и его дыханием питается. А поспать этот зверь любит — ужас! Бывало, прицелишься в него — моховая кочка перед тобой и ничего больше не видно. Смотреть противно, не то что стрелять!

— Видишь облака?

— Облака как облака.

— А ты их лизни, — облака-то солёные. Мне журавлиный пастух рассказывал. Лизнёшь, говорит, облако, а оно солёное! Да что облако! Сыплет солёный снег, оседает солёный иней. Чего только у нас не бывает!

Я и сейчас охочусь, но что это за охота! Где мои меткие ружья? Где мои свирепые волкодавы? Вместо ружья у меня корзина, вместо волкодава — свинья!

Разные бывают у охотников помощники: у кого собака, у кого орёл или сокол, а в моей охоте главный помощник — свинья. Ну да, свинья: чушка, хрюшка, хвост завитушка! А что? Посмотрели бы вы какую свинья делает стойку! Глаз не оторвать: нос пятачком, хвост восьмёркой!

С собаками и соколами охотятся люди за дичью, а я со свиньёй — за грибами.

Беру в руки корзину, свищу свою верную свинью — и пошёл. Учует свинья гриб, — сейчас же делает стойку. Я подхожу и командую: «Пиль!» Свинья ковырнёт рылом, и готово — забирай гриб. А собираю я такие грибы, у которых ничего нет: ни шляпки, ни ножки, и растут они не на земле, а под землёй. Я даже не знаю, есть ли у них и название!

Так вот и проходят мои дни: на руке корзина, на поводке — свинья. Иду туда — не знаю куда, ищу то — не знаю что! Как в сказке!

Не умеют домоседы морские рассказы слушать!

Моряк, просоленный и заскорузлый, рассказывает:

— Пала погодка, качка носовая, бортовая, кормовая! Я за штурвалом стою, глазами туман пронизываю. Накатила волна и смыла меня за борт! Взлетел я на гребень, а потом, как на салазках, вниз. Прощай, папа, прощай, мама! Но тут вторая волна накатила и — раз! — обратно меня на палубу вкинула. Опять за штурвалом стою, глазами туман пронизываю. Только мокрый весь!

И как такое скажет — так все от смеха и падают. А что тут смешного?

Моряк дальше:

— А то ещё вот что было. Под южным тропиком. До экватора рукой подать — жара! У юнги кожа, как берёста, в трубочки сворачивается. У кока солнечный удар. А навстречу нам плывёт по морю льдина! Да не какая-нибудь там, а высотой этак этажей в пятнадцать, а длиной… а длиной — пусть акула сожрёт, коли вру! — километров в двести! Уж и покатались мы по ней: и на санях, и на коньках, и на лыжах! Чуть не заблудились. И всё нагишом, в одних трусах — тропик-то южный!

Опять все мрут от смеха.

Моряк серьгу в ухе поправит и опять:

— Было дело — напала на нас рыба! Разогналась, якорь ей в бок, да кэ-эк даст с разгона рылом в днище, — так и насквозь! Одну дыру заделали — вторую пробила. Потом третью. Смотрим — уже не дно, а решето! А какое днище было! Дубовое, со стальной обшивкой!

— Неужто дубовое? — спрашивают.

— Дубовое!

— И со стальной обшивкой?

— Со стальной!

— Ха-ха-ха-ха!

Плюнет моряк на сухопутных крыс и замолчит.

И в этой стране есть моряки. Один заходил ко мне на грибной огонёк. Звали его — Стеньга. Уютно пела улитка. Тихо мурлыкал в углу удав. Время бежало легко и незаметно…

Каких только чудес не случается с моряками!

Давно известно, что самая большая рыба — это та, что у рыболова с крючка сорвалась. Удивительного в этом ничего нет: большой рыбине легче с крючка сорваться. И давно бы пора перестать ехидно улыбаться, когда рыбак разводит руки, показывая, какая у него сорвалась рыбина. Такие ли ещё рыбы бывают! Я раз видел рыбину, которая посредине моря встала головой на дно, так хвост её из воды торчал метра на три! Такую ни на каком крючке не удержишь. Да и на что она такая-то? Я люблю ловить рыбку мелкую.

Плыл я как-то в лодке по морю. Окунул голову в воду и слушаю: есть ли рыба поблизости? Я так всегда делаю, по рыбьим голосам всё узнаю: есть ли тут рыба или нет? А то что зря удочку забрасывать.

И вот слышу — рыбы между собой разговаривают. Я за удочку. И только забросил — сейчас же на крючок прицепилась рыбка. А я жду, удочку не вытаскиваю. Первую рыбку хватает за хвост вторая, вторую — третья, третью — четвёртая, четвёртую — пятая…

— Пятую — шестая! — подсказал я.

— Совершенно верно, молодой человек! Пятую рыбку хватает за хвост шестая, и я всех их вытаскиваю из воды. Как заброс — так полдюжины! Я вытаскиваю рыб целыми гирляндами; они нанизываются одна на другую, как бусы! От рыб отбоя нет.

Видели бы всё это дачные рыбаки-поплавочники, которые часами глядят на свои неподвижные поплавки!