Виктор Гребенников - Миллион загадок

Решаюсь вскрыть один зеленый домик. Он распадается на несколько отдельных ячеек, похожих на стаканчики, вставленные друг в друга. Каждая ячейка плотно закрыта круглой зеленой крышкой. Снимаю крышку с одного стаканчика. Он более чем наполовину заполнен буроватой медовой массой, в которую воткнуто концом продолговатое светлое яичко. Пробую на вкус мед — он почти не сладок, пахнет какими-то травами, очень густой и вязкий.

Надежно было спрятано и потомство пчелок, и их провизия! Если бы не мое любопытство, из яиц вышли бы червячки-личинки и, поедая мед, заготовленный заботливой мамашей, спокойно росли бы в своих зеленых колыбельках. А потом окуклились бы и превратились, в конце концов, в крылатых хлопотливых пчел.

Только сейчас я почувствовал, что весь промок — дождик льет уже не на шутку.

Но я доволен: в коробке с ватой, что лежит в моем рюкзаке, такая замечательная находка!

А вот кобылки, из тех, что неумолчно стрекочут в траве дни напролет и десятками выпрыгивают из-под ног, задали мне трудную задачу — так я ее и не разгадал.

Намаявшись как-то после охоты на насекомых в жаркий-прежаркий день, я очень устал и расположился на отдых в тени деревьев. Сиял свои доспехи, растянулся на траве и, по обыкновению, стал наблюдать за суетливой жизнью мелких тварей, что копошились в непролазных травяных джунглях. Рядом лежал и мой берет — старенький, выцветший, видавший виды, — то я закатывал в него ежа, то в кузовок превращал: вырезал ручку-ветку с тремя отростками, вставлял эти отростки в берет, привязывал их за края и складывал в импровизированную корзину грибы или ягоды.

Небольшая кобылка, серенькая, крепконогая, забралась на берет, уткнулась в ворс и стала… жевать шерстинки. Она обстукивала фетр усиками, кусала жвалами, переползала не торопясь на другое место и снова копалась в шерсти. Я достал лупу и долго наблюдал за кобылкой. Казалось, она пробовала шерстинки на вкус, будто среди них выискивала какую-то повкуснее.

Через некоторое время на берет заползли еще две кобылки и занялись тем же. Подивился я странному поведению кобылок, отложил лупу и принялся за еду.

Прошло минут двадцать, а кобылки все еще ползали по берету и с видимым наслаждением копались в выгоревшем ворсе. Чем он понравился кобылкам? Ведь они растительноядны — что им далась эта шерсть? То ли запах какой учуяли, то ли показалось им, что это не шерсть, а травка съедобная — так я и не понял.

К сожалению, так бывает часто — или пронаблюдать трудно, или внимания не хватает. А в тот раз — просто из-за лени. Изучение жизни и повадок насекомых требует долгого времени, очень тонких наблюдений, огромного терпения. Много ли узнаешь, развалившись в холодке и поглядывая на насекомое всего каких-то несколько минут? Нужно было бы отнестись тогда к кобылкам повнимательнее.

И не только к кобылкам. А ко всему чудесному зеленому миру, в который я попадаю каждый раз, отправляясь на охоту за насекомыми.

Она появилась из глубины темных зарослей, тихо скользя по воздуху на неподвижно распластанных крыльях. Темный, почти черный силуэт бабочки с белым узором на каждом крыле, слегка покачиваясь, плавно реял в воздухе. Медленно огибая высокие кусты, поворачивая и снова возвращаясь, бабочка парила, как орел. Лишь изредка сделав два-три взмаха, она вновь распластывала легкие крылья, будто наслаждаясь спокойным парящим полетом в теплых струях воздуха, поднимавшегося от нагретой солнцем земли, мимо деревьев и кустарников.

Отдыхая, я глядел в голубое небо, следил, как где-то в поднебесье гоняются за мошкарой стрекозы, как тает белый след, оставленный пролетевшим самолетом. Вдруг надо мной появилась эта довольно редкая в наших краях бабочка-пеструшка, по-научному нептис ривулярис, любительница потаенных уголков леса.

А когда красавица-планеристка скрылась за кустами и я снова посмотрел вверх, там мелькнула темная точка. Мелькнула и пропала. Могло и показаться: далеко, это уже предел моего зрения. Да нет же, точка вновь появилась. Какая-то большая ширококрылая птица забралась в самое поднебесье и парит в почти недосягаемой для глаз вышине. Она кружит: появится точка — значит, крылья ко мне всей шириной повернулись, исчезнет — значит, ребром ко мне стали. Высоко забрался пернатый планерист!

А вон еще одна такая же птица — как я ее раньше не заметил? Она не успела еще забраться так высоко, ее видно лучше — будто крохотная палочка-чаинка плавает кругами в небесном голубом блюдце. Так могут летать только крупные хищники — орлы, редкое украшение неба окрестностей Исилькуля. Наверное, эта пара орлов совершает дальний перелет. Там, за лесом, разогретые солнцем поля, от них несутся вверх невидимые потоки горячего воздуха, вознося все выше и выше чету гордых ширококрылых птиц.

Описав последний величавый круг, орлы один за другим ложатся на курс — на юго-запад, к солнцу. Не шелохнув крыльями, обе птицы тихо плывут в синеве. Я уже совсем запрокинул голову, а они все скользят и скользят по небосводу, пока не скрываются за вершинами деревьев.

Да, чудесные это приборы — глаза человека!

И представилось тут мне, будто лежу я на дне океана, безбрежного, глубокого, и в толщах его плывут птицы, стрекозы, бабочки. Я мысленно разделил этот небесный океан по-своему, на несколько слоев-этажей.

Самый верхний, недосягаемый для птиц, это где протянулся белый шлейф самолета: человек, конечно, выше всех, он уже умеет летать даже в космосе.

Ниже — владения царственных орлов. Обитателям остальных этажей заказано подниматься выше, у каждого свой «потолок». А у орлов — широкие крылья, они возносят птиц к самым кучевым облакам.

Еще ниже — более населенный слой. Он отдан для полетов средним и малым птицам — вот и этим чайкам, что пролетают сейчас над лесом к ближним озерам.

А придонный слой воздушного океана в несколько сотен метров — царство насекомых, самых мелких и самых многочисленных крылатых созданий. И самых древних: не было еще на нашей планете ни птиц, ни летающих ящеров, а насекомые уже осваивали воздушную стихию. Изо всех живших на Земле существ это у них впервые появились крылья.

У насекомых — первые крылья? Это навело меня вот на какую мысль. Если у них летательные аппараты самые древние, значит, конструкции их улучшались, отшлифовывались, совершенствовались путем естественного отбора гораздо дольше, чем крылья птиц, и поэтому именно к крыльям насекомых должны особенно внимательно присмотреться ученые-бионики и инженеры-авиаконструкторы.