Владимир Мурзин - Синий махаон

Жил я на Дальнем Востоке в маленькой избушке. Избушка стояла среди тайги, и лишь узкая дорожка, по которой раз в неделю приезжал на мотоцикле егерь, связывала её с миром.

Где-то, говорят, совсем недалеко, за горным хребтом, плескалось прохладное Японское море, но о том, что я нахожусь рядом с границей, напоминали лишь невидимые самолёты, пролёт которых сопровождался гулким ударом сверхзвуковой волны. Справа от избушки стоял дровяной сарай, где под старой полусгнившей доской жил чёрный с жёлтым, почти двухметровый лакированный полоз. Кроме меня и полоза, других постоянных обитателей не было, и дверь в избушке никогда не закрывалась.

Впрочем, нужно упомянуть ещё небольших одноцветных тёмно-бурых бабочек-толстоголовок, которые всё время порхали на полянке перед крыльцом и иногда совершали облёты комнатушек в доме, очевидно считая их частью своей территории.

Вскоре я обнаружил, что бабочки считают избушку ещё и своим убежищем.

Я сидел за столом, разбирая собранные во время экскурсии материалы, когда сверхзвуковой удар заставил вздрогнуть наше ветхое строение. И в тот же миг целая толпа толстоголовок ворвалась в комнату.

В панике и страхе они метались по комнатам, но потом постепенно успокоились и стали по одной покидать дом.

Много раз наблюдал я такую картину, и мне даже стало казаться, что около нашего дома особенно много толстоголовок именно потому, что дом представлялся им надёжным убежищем от страшных ударов.

Толстоголовка охристая.

Однажды жарким влажным днём я пробирался сквозь дремучую дальневосточную тайгу. В густом оранжерейном воздухе гудели комары и мошкара. Но особенное отвращение вызывали у меня клещи, которые то и дело сваливались на меня с ветвей кустарников и цеплялись за одежду. Иногда издалека было видно, как клещ, выбравшись на кончик ветки, весь вытянувшись и размахивая передними ногами, ждёт моего приближения. Мороз по коже, когда вспомнишь, что некоторые из них заражены энцефалитом.

Уссурийская тайга.

После долгих блужданий среди колючих кустарников и лиан я увидел впереди просвет. Тихая речушка струилась в зелёном тоннеле из гигантских ильмов и дубов. Огромные, в два-три метра высотой, зонтики нависали над водой.

Пробившиеся сквозь зелень потоки солнечного света пронизывали туманный воздух, как лучи прожекторов, и падали на чёрную воду яркими бликами. На фоне лесного полумрака они казались особенно неожиданными.

Но не это поразило меня. Несколько огромных сине-зелёных махаонов, пролетев вверх по речушке до того места, где кончались просветы и речка исчезала во мраке, распластав бархатные крылья, ложились на воду. Речушка неспешно несла их метров двадцать, а затем они взлетали, возвращались и вновь плыли вниз. И так раз за разом. Когда они попадали в сноп света, их крылья сверкали изумрудами и аметистами. Долго я любовался игрой бабочек, не хотелось даже думать, зачем они это делают.

Был тёплый день, светило солнце, и у махаонов было хорошее настроение. Они просто купались.

Синий махаон. Самая крупная дневная бабочка нашей страны (до 12 сантиметров в размахе крыльев). Часто встречается в лесах Приморья и Приамурья.

Однажды я показал моему товарищу бабочек из моей коллекции.

— Постой, — говорит он. — Ты мне показываешь уже пятую коробку с капустницами. Неужели нет ничего поинтересней?

Тут уж я удивился.

— Неужели ты не видишь, что они все разные? Капустница была только вначале. А сейчас мы смотрим всякие редкости. С Памира, с Кавказа.

— Что же в них необычного? Все белые.

Действительно, в коробках были белянки из разных мест нашей страны. Но только на первый взгляд они одинаковые. Я и отвечаю:

— Присмотрись повнимательней. Видишь, капустница — более крупная, белая, с очень чёрными пятнами, брюквенница и репница — поменьше, и пятнышки у них серые. А самцов проще всего различить по запаху.

— Брось шутить,— говорит товарищ.— Ведь бабочки не пахнут.

— Я и отвечаю серьёзно. Я сам в сомнительных случаях отличал брюквенницу от репницы по запаху.

Капустница (самец).

Капустница (самка).

Брюквенница (самец).

Репница (самка).

Мой товарищ осторожно за булавочку вытащил из коробки капустницу и, принюхиваясь к крылышкам, с недоверием посмотрел на меня. Потом проделал то же с брюквенницей.

— Ну как? — спросил я.

— По-моему, они пахнут одинаково. И, если не ошибаюсь, нафталином.

Я рассмеялся.

— Ты прав,— говорю.— В музеях они все пропахли нафталином. Защита от моли и других вредителей. Конечно же, их надо нюхать в природе. И тогда ты почувствовал бы, что крылышки брюквенниц пахнут очень приятно. Пожалуй, лимоном или мелиссой. А репница пахнет слабее, резедой. В некоторых местах на юге по внешности брюквенницы почти не отличимы от репниц. А по запаху — пожалуйста! У капустницы едва различимый запах герани, своеобразно пахнут некоторые аполлоны, тёмно-коричневый сатир пахнет шоколадом. Может быть, и другие бабочки пахнут, но мало кто специально их нюхал. Нужно уметь различать очень тонкие запахи.

— Откуда же берётся этот запах? Может быть, от цветов? — удивился друг.

— Нет, не от цветов. А от особых чешуек и волосков на крыльях или на теле бабочек. Под каждой такой чешуйкой находится железа, вырабатывающая летучие вещества.

— А зачем это нужно? — спросил товарищ.

— Ведь запахи — это сигналы. Бабочки разговаривают запахами, зовут друг друга, узнают родственников, метят территорию, да мало ли какие у них ещё дела.

— Но ведь одновременно летает множество разных бабочек, и, если все они одновременно говорят на своём химическом языке, как же можно что-то понять?

— В том-то и дело, что каждый вид бабочек говорит по-своему. Как разные радиостанции, каждая на своей волне. Кругом целое море разных запахов. Усики бабочек, как антенны приёмников, улавливают их, но сами «приёмники» настроены только на одну «волну», на один запах. Поэтому для бабочек тихо вокруг, пока не появится поблизости своя передающая станция. Конечно, пахнут и цветы, и, возможно, кроме своего языка, бабочки знают ещё и язык цветов, если только всю свою короткую жизнь они не обходятся без пищи. Язык запахов таит ещё много загадок. Тем более что человек не может уловить тончайших ароматов большинства бабочек. Так что этот путь мало пригоден для определения бабочек.