Екатерина Алексеевская - Законы развития судебной системы

Как отмечают составители книги «Путь к закону», «непременным условием работы над крупными нормативными актами фундаментального характера, какими являются в России кодексы любой отраслевой принадлежности, должно быть предварительное социологическое исследование», но «в наше время это условие выполняется не всегда» [136]. Поэтому предложения политической элиты в области правосудия должны как минимум соответствовать ожиданиям общества и стандартам справедливого судебного разбирательства.

Относительно идеи отказа от закрепленного в Конституции России принципа приоритета международного права над национальным законодательством, можно отметить, что она была аннигилирована правовой позицией Конституционного Суда России, изложенной в постановлении от 14 июля 2015 № 21-П.

Во-первых, Конституционный Суд России в пункте 2.2. названного постановления указал, что имплементация принципов ном международных договоров в правовую систему государства недопустима, по сути, в двух случаях: 1) если «участие в которых может повлечь ограничение прав и свобод человека и гражданина»; 2) «или допустить какие-либо посягательства на основы конституционного строя Российской Федерации и тем самым нарушить конституционные предписания».

Во-вторых, как указано в том же постановлении Конституционного Суда России (пункт 3), государство-ответчик может отказаться от исполнения постановления Европейского Суда в двух случаях: 1) «если Европейский Суд по правам человека, толкуя в процессе рассмотрения дела какое-либо положение Конвенции о защите прав человека и основных свобод, придает используемому в нем понятию другое, нежели его обычное, значение»; 2) «осуществляет толкование вопреки объекту и целям Конвенции» [137].

В практике Европейского Суда пока нет ни одного постановления, которое было бы признано Россией не подлежащим исполнению по названным причинам, зато есть целый массив постановлений Суда, констатирующих нарушения Конвенции на стадиях расследования уголовных дел и уголовного судопроизводства [138].

Проводя параллели с предыдущим гипервитком развития отечественной судебной системы, невозможно не остановиться на парадигмах конфликта и согласия как проявлениях диалектического закона единства и борьба противоположностей. В первом случае парадигма конфликта отражает внутреннюю противоречивость процессов, протекающих внутри государственной власти, ее органов. Эти процессы осложняют достижение согласия в обществе и государстве, создают разрушительный эффект неконструктивной полемикой, произволом. Проявлением конфликта может служить, например, внесение председателем суда (судьей) представлений в президиум областного и соответствующего ему суда по проверке в порядке надзора судебных актов при отсутствии уже такого права в ГПК РФ. Верховному Суду России пришлось принимать срочные меры по пресечению подобной практики, и разъяснению, что реставрация прежней практики принесения протестов недопустима [139]. Другим примером проявления парадигмы конфликта может выступить инициатива работников юстиции, обосновывающих необходимость восстановить право руководства судами, которая наталкивается на конституционное положение о независимости судебной власти и недопустимости вмешательства в осуществление правосудия. Таких примеров можно приводить много, но заметим, что суть предложений заключается в том, чтобы восстановить прежние полномочия или порядок, но с некоторыми отличиями присущими текущему моменту. Представляется, что в основе выдвижения «новых» идей права об устройстве судебной системы и правилах осуществления правосудия лежат амбиции. Ориентация на личный успех, достижение первенства, перспектива возглавить отдельное направление какой-либо деятельности (суда или около судебных структур), иметь подчиненных и руководить ими, принимать властные решения, проявлять несогласие с определениями судей, указывать, как надлежит рассматривать дело и прочее, очень соблазнительны.

Во втором случае, стремление достичь консенсуса. В качестве примера парадигмы согласия можно привести включение в проект единого кодекса гражданского судопроизводства упрощенного производства и приказного, по сути, имеющих одно и тоже предназначение скорого рассмотрения несложных дел, но разительно отличающихся правовой регламентацией [140]. При этом упрощенное производство является результатом стремления ускорить арбитражный процесс по аналогии с гражданским процессом, которому знаком институт приказного производства. Наличие правовой тавтологии объясняется тем, что предложение включить упрощенное производство в единый Кодекс принадлежит должностному лицу из системы арбитражных судов, а приказное – из судов общей юрисдикции. Естественно, что каждый ратует за то, что ему более привычно, но вступать в конфликт нерезонно в условиях предстоящего переезда Верховного Суда России в Санкт-Петербург, поскольку он может стоить карьеры. В данном случае прекаризация выступает условием достижения согласия. Как было отмечено в юридической литературе, несогласные с новыми правилами не вошли в новый судейский корпус [141]. Поскольку реформа процессуального законодательства не завершена, то подобных примеров будет еще множество.

Сопоставляя нынешнюю разгоревшуюся полемику вокруг унификации правил единого кодекса гражданского судопроизводства с дискуссией о правилах Устава гражданского судопроизводства, можно отметить следующее.

Так же как и ранее есть два лагеря противостояния: либералов и консерваторов. Либералы ратуют за западные образцы судопроизводства, предлагают демократические принципы процесса. Консерваторы, наоборот, ставят под сомнение такой подход и призывают к возвращению к прежним устоям и порядкам [142]. Если раньше полемика увенчалась победой, а именно закреплением в Уставах демократических принципов судебного процесса, то в настоящее время имеются серьезные сомнения в их победе при наличии стойкой убежденности чиновников в правильности модели прежнего советского надзора.

Изучение главных задач стратегических документов по реформированию судебной системы, принятых на протяжении последних лет, позволяет сделать следующие выводы.

Судебная реформа изначально началась с отрицания имеющейся системы, поэтому Концепция судебной реформы 1991 года в качестве цели обозначала отказ от единства судебной системы. Эта идея была положена в основу создания трех ветвей судебной власти, возглавляемых Верховным Судом России, Высшим Арбитражным Судом России и Конституционным Судом России, а также создания судебной системы на двух уровнях: на федеральном и уровне субъекта Федерации, что обычно свойственно федеративному государству. Достижение поставленной цели предопределило создание и функционирование судов субъектов Федерации, и, как следствие, дихотомию судебной системы государства на два уровня, а затем еще большее расщепление на специализированные суды. Как отмечает В.М. Лебедев, никто из идеологов Концепции не пояснял, «в чем именно недостаток единства судебной системы и преимущества ее раздробленности» [143]. К слову сказать, сейчас тоже никто не поясняет, почему именно в Санкт-Петербурге должен находиться объединенный Верховный Суд, а не в Москве, где построено специализированное здание для осуществления правосудия и оснащено необходимыми телекоммуникационными системами, а, следовательно, израсходованы значительные бюджетные средства на эти цели.