Николай Сладков - Под шапкой-невидимкой

Входишь в лес и гладишь ладонью деревья, будто старых друзей похлопываешь по спине. Стволы тёплые, как тело живое: чуть покачиваются, будто дышат...

А вершины гудят то грозно, то ласково. Листья лопочут зелёными язычками.

К стволу прислонишься, как к плечу друга. Плечо гладкое, скользкое — молодая берёзка. А то всё в пупырышках — это осина. Или изборождённое, изморщиненное, как кожа слона. Это кора дуба.

Всю жизнь с деревьями плечом к плечу. И хочется стиснуть ладонями их руки-ветви и крепко пожать.

Улетят осенью птицы — пустынны станут леса. А вернутся весной — и снова жизнь переливается через вершины. И как удивительна эта жизнь, перелетающая на крыльях!

Шумное, пёстрое облако жизни кочует по нашей Земле. То оно тут, у нас, — и леса наши переполнены щебетом, свистом и писком. То оно где-то там, за морями и за горами, — и леса наши пусты и глухи. И мы тоскуем и ждём, мы ругаем себя, что не наслушались летом про запас птичьих песен и голосов. Но приходит пора, и волна жизни снова выплёскивается в наши леса.

Волны птиц — как в прилив и отлив: то накатятся, то отхлынут. И у этого моря живого тоже есть свои берега. Эти тучи живые, как настоящие тучи, то рассеиваются и редеют, подобно туману, то сгущаются и темнеют, как грозовые

облака. А вдруг оно, это облако, однажды высохнет и испарится? Ведь рассеиваются же настоящие облака!

И мне становится жутко. Мы привыкли, что каждую весну сама собой накатывается волна. А вдруг однажды прилива не станет? Всё ли мы делаем, чтобы облако не редело? А вдруг мы что-то не поняли и не успели?

Кочуют над Землёй облака жизни. Чистое ли над ними небо? Приветлива ли под ними земля?

Приятно встречать старых друзей. Даже в лесу. Но встречи в лесу случайны и мимолётны. Увидишь на миг зверя или птицу, и вот уже нету их. И только редко-редко, если здорово повезёт, встречаешь ты их вновь и вновь.

Я познакомился с дятлом. Шёл по тихой тропинке и вдруг услышал стук. На засохшей вершине сидел дятел и разбивал шишку. Прикрываясь толстой соседней сосной, я подкрался и, осторожно высунувшись, прицелился в него фоторужьём.

Дятел деловито стучал. Иногда он переворачивал шишку, отдыхал или перебирал пёрышки на спине. На затылке у него было красное пятнышко.

С тех пор прошло пять осеней. И каждую осень я приходил по тихой тропинке к сухой сосне и встречал на ней знакомого дятла. На сосне у него «кузница», и он разбивает на ней шишки.

Он не очень меня боится и позволяет себя снимать.

В последний раз — в пятую осень — я не услышал на сушине знакомого стука. Я долго сидел на валёжине, но всё было тихо. В слабой надежде я постучал ножом о пенёк: дятлы не любят, когда другие дятлы стучат на их участке. И сейчас же послышался шорох крыльев, и пёстрая птица прилепилась к дереву над головой. Здравствуй, дятел, я рад, что ты ещё жив!

Дятел сорвал шишку — и прямиком на свою кузницу. Раздался знакомый стук. Так я снял его в пятый раз.

Что ни говори, а приятно иметь знакомых в лесу. До будущей осени, дружище дятел. До шестой!

Лосиха бросила против меня своих верных разведчиков: глаза, уши, ноздри. Разведчики своё дело сделали: глаза поймали движение, уши уловили шорох, ноздри — запах. Теперь разведчикам отдыхать, ногам — работать!

— Посмотри, мама, какие у меня ноги большие да длинные!

— Длинные, сынок, большие.

— Посмотри, мама, какие у меня уши широкие да большие!

— Широкие, сынок, большие.

— А отчего, мама, у меня ноги и уши большие?

— А оттого, сынок, что ты у меня ещё совсем маленький...

— Мороз и вьюга, снег и холод. Травку зелёную понюхать захочешь, листиков сочных погрызть — терпи до весны. А где ещё та весна — за горами да за морями...

— Не за морями, Заяц, весна, не за горами, а у тебя под ногами! Прокопай снег до земли — там и брусничка зелёная, и манжетка, и земляничка, и одуванчик. И нанюхаешься и наешься. Как я!

— Уклеечка, душечка, сколько же тебе, деточка, лет?

— Уже пять лет исполнилось!

— Ой, какая малышка! Уж наверное, маменькина дочка?

— Я не дочка.

— А кто же ты — мама?

— Нет, и не мама.

— Неужели бабушка?

— Нет, и не бабушка.

— Так кто же ты в пять-то годков?

— Я уже прапрабабушка!

— Дятел, а Дятел, ты когда есть хочешь — что делаешь?

— Сухое дерево долблю.

— А когда пить хочешь?

— Сочное дерево долблю.

— А когда наешься и напьёшься?

— Всё подряд долблю! Мне тогда ни пить ни есть не надо, только подолбить дайте.

— Терпеть не могу непонятных имён! Почему ты Лимонница, если у нас лимоны не растут даже? Вот я: у меня на крапиву аппетит — я Крапивница! У неё на капусту аппетит — она Капустница! Просто всё и понятно!

— А меня Лимонницей не за аппетит назвали, а за красоту! У меня платье прекрасного лимонного цвета. Да только вам, обжорам, этого не понять...

— О-о-ой, Оляпка, никак купаться в полынье вздумал?!

— И плавать и нырять!

— А замёрзнешь?

— У меня перо тёплое!

— А намокнешь?

— У меня перо водоотталкивающее!

— А утонешь?

— А я плавать умею!

— А... а... а проголодаешься после купанья?

— А я для того и ныряю, чтоб водяным жучком закусить!

— Ау, Орлёнок, а у тебя папа с мамой кто?

— А у меня папа и мама орлы!

— Вот счастливый! А у меня папа с мамой обыкновенные воробьи...

— Не завидуй мне, Воробьёнок. Твои воробьи с утра до вечера тебя кормят, а мои орлы меня — только утром да вечером.

— Слышал новость, Заяц?

— Я всё, Белка, слышу: эвон уши-то у меня какие!

— Так чего же ты своими ушами слышал?

— Сперва ты, Белка, скажи, какую ты новость слыхала?

— Я слыхала, что тебя, Зайца, волки съели!

— Ну, это что! А я слыхал, что ты, Белка, волка съела!

— Вот это да! Что же мне теперь делать?

— Известно что: глазам своим верить, а не чужим ушам!

— Слушай, Воробей, ты мужик умный, среди людей крутишься, не слыхал ты, что они про зайца-русака говорят: хищный он зверь или нет?