Марк Поповский - Люди среди людей

- Английская тайная полиция? - изумился Клер. - Здесь, в Париже?…

- Да, весь этот фарс разыгран по ее указанию.

- Значит, никаких апашей?

- И в помине. Преступление обдумано в тиши жандармских кабинетов.

В окно забираются еще двое: немолодой уже полицейский комиссар и юноша-полицейский, очевидно только недавно поступивший на государственную службу. У комиссара в кармане оказываются спички, и комната снова озаряется десятками свечных огоньков. Теперь все ждут, когда закончатся «военные действия» внизу. Кришнаварма и Датт сидят как в полусне. Кажется, они еще не до конца верят в то, что опасность позади. Любопытный журналист убежал «досматривать» конец операции. Сидя на подоконнике, полицейские перебрасываются замечаниями о погоде и «проклятых бандитах».

- Они забрали у вас большие ценности? - спрашивает комиссар, увидев оставленные на столе деньги.

- Да, очень много, - медленно отвечает Кришнаварма. - Целый мешок.

- Мешок? - подхватывает молоденький полицейский. - Я видел, он валяется во дворе. Но там только бумага, исписанная бумага, мосье, ничего больше.

Кришнаварма молчит и горестно улыбается. «Только исписанная бумага… Только…»

Слуги втаскивают злополучный мешок, и одновременно несколько полицейских вводят фальшивых апашей в наручниках. Без масок, плащей и широкополых шляп они выглядят мирно, даже буднично. Переминаются с ноги на ногу и стараются не глядеть на своих недавних жертв. Хавкин ловит себя на мысли, что у них вид людей, у которых болят зубы. Из восьми шесть не знают французского языка, и похоже, что ни один не имеет представления, ради чего, собственно, надо было нападать на этот дом и его хозяев. Мелкие клерки. Получили приказ и выполнили его как могли. А теперь думают только о том, посадят их французы за решетку или вышлют как нежелательных иностранцев. Ни страсти, ни любви, ни ненависти…

Комиссар составляет протокол и опрашивает потерпевших. Он недоволен. Вместо крупного, «настоящего» ограбления какая-то сомнительная история с политическим душком. Вся работа его парней насмарку. Дело придется передать жандармам, и те, как это не раз уже бывало, пожнут славу и наградные.

«Джон Кливленд, 36 лет, англиканского вероисповедания, женат, двое детей, - записывает молоденький полицейский. - Майкл Гинсборо, 28 лет, католик, женат, рядовой… Гильберт Джонс, 36 лет…»

- Рискованная у вас работенка, ребята, - сочувственно замечает комиссар. - Я и за десять тысяч не полез бы в такое дело. Апаши, те хоть имеют барыши…

- Какой уж там барыш, сэр… - подхватывает низкорослый вожак. - Обеспечение самое пустячное. А неприятностей, сами видите…

- Да, - многозначительно соглашается комиссар, не скрывая сочувствия к попавшим в беду английским коллегам.

Англичане не запираются. Мистер Хавкин может подтвердить: все было чисто, благородно. Никого не убили, не ранили. В конце концов, они только выполняли приказания…

Комиссар кивает головой: что верно, то верно, на службе рассуждать не приходится.

Потом допрашивают Кришнаварму («Значит, вы занимаетесь недозволенной деятельностью на территории страны, которая вас приютила?»), Хавкина («Вам не следовало бы вмешиваться в скандалы, мосье, тем более что вы здесь проездом»), Клера и, наконец, маленького героя - мальчика слугу, который выбрался из осажденного дома и, пройдя через лес, остановил на шоссе экипаж Клера.

- Прошу вас отметить в протоколе героизм этого мальчика, комиссар, - говорит Клер и дружески треплет гордого мальчика по черным волосам. - Это он спас дом от нападения.

- Герой!… - хмуро ворчит себе под нос полицейский. - Слишком много развелось героев. Если бы эти черномазые поменьше селились в Париже, не было бы нужды никого спасать.

…Глубокой ночью Хавкин и Клер выбрались, наконец, из особняка в Булонском лесу. Комиссар даже любезно предоставил известному журналисту один из своих экипажей.

- Когда будете писать, не забудьте наших имен, мосье. Ребята дрались как львы.

Сильные полицейские лошади быстро вынесли их из леса. Париж еще не спит. Электрическое пламя по-прежнему полыхает над Елисейскими полями. Город остается верен себе: несмотря на скверную погоду, на бульварах, за мутными стеклами кафе и ресторанов продолжает колобродить развлекающаяся публика. Хавкин кутается в плащ: скорее бы добраться до гостиницы. Сегодня он сыт по горло эффектными встречами, неожиданными событиями и иными сюрпризами столицы мира. Но у Клера какие-то свои планы. Он просит остановить экипаж возле кафе и приглашает спутника выпить бокал шампанского. Хавкин равнодушен к ресторанным радостям. Может быть, перенести торжества на завтра?

- Вы не откажете мне? - многозначительно улыбается Апри. - Мне еще полночи предстоит провести в редакции. Надо поддержать себя. Кроме того, совершенно необходимо отметить одну сенсацию, которая появится завтра в дневном выпуске «Матэн».

- Что-нибудь вроде: «Иностранные тайные агенты в Париже» или «Нападение на дом индийского экстремиста»? - устало шутит Хавкин.

- Мимо, дорогой Вольдемар, промах. На этот раз сенсация действительно стоящая. Нет, пока ни слова. Тайна откроется не раньше, чем будут подняты бокалы.

И только когда они водворяются за столиком и шипучий нежно-лимонный папиток начинает играть в хрустальных бокалах, Анри Клер открывает свой секрет. Три часа назад агентство Рейтер передало по телеграфу: «Мистер Хавкин, по всей видимости, возвращается в Индию. Англо-индийское правительство предлагает знаменитому бактериологу почетные условия».

Мы рады сообщить, что конфликт между индийским министерством и г-ном Хавкиным разрешен в форме, почетной для обеих сторон. Г-н Хавкин получил от индийского министерства письмо о том, что министр по делам Индии признает, что, несмотря на отсутствие единогласия по данному вопросу, многие ученые придерживаются благоприятного для г. Хавкина мнения о происхождении катастрофы в Малковале. Министр предлагает Хавкину работать в Индии. Г-н Хавкин ответил, что он принимает предложение. Наши читатели могут счесть слишком скудным материал, приведенный в оправдание г. Хавкина, но, к сожалению, после длительного спора почти всегда дело обстоит именно так. Оправдание никогда не может вознаградить за причиненные неприятности. Г-н Хавкин перенес это испытание с величайшим достоинством, и мы сердечно поздравляем его с решением вернуться, несмотря на неприятности, которые теперь отошли в область прошлого.

Журнал «Ланцет» 30 ноября 1907 года.

Москва