Иван Серков - Мы с Санькой — артиллеристы...

— Ой, не могу, — цирк на проволоке…

Пока они заходились от смеха, мы с другом выбрали момент и дали ходу. Но не тут оно было.

— Эй, скворцы! Стойте! — перехватил нас зачинщик всей этой возни. — А на КПП вас проверяли? Что вы несёте в сумке?

— Харчи, — удивлённо ответил Санька, с готовностью отстёгивая противогазную сумку, в которой лежала пресная лепёшка, испечённая бабушкой мне в дорогу из новой ржи, и с десяток Санькиных яблок, припасённых им заранее для похода в училище в соседском саду.

— Проверь, — велел своему приспешнику тот зануда с лычкой, и воспитанник Козлов, который показывал нам, как надо ходить перед начальством, заглянув в наш противогаз, радостно воскликнул:

— Яблоки!

Не успели мы и глазом моргнуть, как они уже хозяйничают без разрешения в нашей котомке, как хотят: перебирают в три руки антоновки, воложки, путивки, смотрят, где спелое и чтобы не червивое. А грызут они с таким аппетитом, так вкусно хрустят, что я аж засомневался, а такой ли уж и сытный артиллерийский паёк, как нам расписывал Юрка. Хруст такой стоит, словно в колхозной конюшне, когда коням дашь свеклы. Вот сейчас эти хлопцы в обмундировании чем-то похожи и на нас — они тоже яблоки любят, только садов здесь, видимо, нет. А если бы и были — в погонах не полезешь: звание не позволяет. Тут у кого хочешь аппетит разыграется. Ну, а наглости им не надо одалживать: сами лакомятся и нам позволяют.

— Угощайтесь, не стесняйтесь, — вежливо приглашают они нас, когда из всех фруктов осталась самая зелень и червоточина.

Вот теперь только, когда мы уже и не ждали, и появился наш Юрка, откуда — никто и не видел, словно с неба упал.

— Здорово, хлопцы, — радостно поздоровался он со мной и с Санькой за руку и упрекнул: — Я их ищу по всему училищу, а они тут уже знакомых завели.

Мы сразу повеселели, обстановка моментально изменилась, теперь у нас с теми силы равны. Теперь, когда дело дойдёт до чего такого, ещё посмотрим, кто кого. Да и наши так называемые знакомые это поняли. Они перестали хрустеть яблоками, и их вожак, сразу переменив тон, спросил у нашего спасителя:

— Земляки?

— Земляки, — подтвердил Юрка и, наверное, догадавшись, что тут произошло, весомо добавил: — И если вы их ещё раз зацепите хоть пальцем — дело будете иметь со мной.

Вот так оно всё повернулось. А то — честь им отдавай. Генералу он, видите ли, скажет. Нашёлся тут начальник. Теперь мы за Юркой, как за каменной стеной. Его авторитет и раньше был для нас высок, а сейчас вырос выше генеральского.

Мы радостно шагаем с ним по подметённым и обложенным побеленным кирпичом дорожкам и восхищаемся, как он отменно приветствует встречных офицеров, стройный, подтянутый, всё на нем как влитое, пилотка набекрень, погоны с фольговой окантовкой сияют золотом, не погоны — эполеты.

По дороге в приёмную комиссию, где, по мнению Юрки, нужно проверить, есть ли мы в экзаменационном списке, он нас между делом немного и просветил. Оказывается, всё не так просто, как нам думалось. Оказывается, что все такие юноши, как мы, делятся на двое: на скворцов и апувцев. Скворцы — это те, кто ещё только поступает в военное училище, как мы, например, и те, кто и не собирается поступать, словом — народ гражданский. Нет погон — значит, ты скворец. А скворец он и есть скворец. Он ни бум-бум в военной службе, про артиллерию — и говорить не стоит. Для него, скажем, простая вещь — гаубица или мортира — тёмный лес. Он только клюв, ничего не понимая, раскроет и слушает: в одно ухо залетело, из другого — вылетело.

Мы с Санькой с восторгом переглянулись и незаметно закрыли зияющие рты, которыми ловили каждое Юркино слово.

Апувцы — люди другой закалки. Это такие, как Юрка. Слово это составлено из букв «А», «П» и «У». Что значит артиллерийское подготовительное училище. Но чтобы иметь звание апувца, нужно проучиться не менее года. По нашему с Санькой разумению, это без пяти минут офицер. А первогодник — это ещё не апувец, а салага, это всё равно, что рыба такая — салака против сельди. Те, что к нам приставали, тоже ещё, по Юркиному соображению, салаги.

Скорее бы уже нам с Санькой сдать вступительные экзамены, скорее бы из скворцов — да в салаги!

Мы с Санькой — деревенщина. Вот прожили свой мальчишеский век и ничего ещё толком не видели, кроме немцев, пожаров, картошки-гнилушки. Только этого века и было, что семилетка, поле, луг и городской рынок, где мы продавали щавель, чтобы купить себе тетради и книжки. И не удивительно, что сейчас мы ходим по училищу, и многое нам в диковинку. Привёл Юрка в спортивный зал — рты разинули: огромный, как гумно, а окна под самым потолком. Невозможно из-за них что-то на улице увидеть. Одна стена вообще не наша, Юрка говорит — шведская. На ней от потолка до пола деревянная решётка. Какие-то рельсы в уголке стоят на железных ногах с никелированными вертушками. Это якобы спортивные брусья. А для чего они, бог святой знает.

А народу здесь, как в улье, и все — скворцы. Это же их столько рвётся в офицеры! А всех же, наверное, не возьмут. Значит, и мы с Санькой можем пролететь мимо. И у нас повисли носы.

— Ну, будет штурм! — подтвердил нашу боязнь Юрка, но, заметив наш кислый вид, тут же и подбодрил: — Держите хвост пистолетом — прорвёмся.

Взяв наши «вызовы», он исчез в шумной, встревоженной мальчишеской толпе, а мы остались одни, без поводыря. Ощущение такое, будто нас бросили в воду, а мы не умеем плавать. Куда тут сам воткнёшься, у кого спросишь, что и когда будет? Вокруг такой же растерянный, нестриженный и затерянный народ. И только совсем немногие, человек этак пять или шесть, ходят гоголями. Они и пострижены по-городскому, и одеты, и обуты чище и богаче остальных. Один даже парится в летнике, такой он важный. Ходят эти гоголи своей гурьбой, держатся уверенно, высокомерно и разговаривают уж так культурно, что нам, деревенским, далеко к ним прыгать. Так разговаривала в нашей школе только Алла Бобрикова, или проще — Бобриха, дочь колхозного бухгалтера, приехавшего к нам откуда-то из далёкого города. Так мы ей за это прохода не давали, как встретим, так и подкусим: «Моя мама городская, говорит на букву „гэ“: Гриша, гад, гони гребёнку, гниды голову грызут!» А она не оставалась в долгу и обзывала нас замурзанной деревней. Так это тянулось, пока из-за неё не начал делать нам гадости молодой киномеханик, который приезжал по воскресеньям в деревню со своей передвижкой. Он перестал нас пускать в кино, а её — пожалуйста, и без билета. Мы были вынуждены прикусить языки.

Шумит, волнуется спортзал. У некоторых в руках учебники: у кого геометрия, у кого алгебра, а один, видим, с химией прохаживается. Здесь у нас с Санькой и сердца под лёд. Неужели и химию сдавать надо? Хотя Юрка и говорил, что только русский язык и математику, но начальство могло и передумать, ведь если раскинуть мозгами, то артиллеристу без химии нельзя. Должен же он знать, как, да из чего делают порох и тол. Без пороха и тола не выстрелишь и не взорвёшь. А мы с Санькой химики никудышные, разве что воду от молока и можем отличить.