Лев Кузьмин - Ключик-замочек [Рассказы и маленькие повести]

— Точно? — не поверил Иван.

— Точно не точно, а все ж он после обеда не дрыхнул как некоторые.

Иван засмеялся, приоткинул полог соседней палатки, закричал туда, будто в глубокий туннель:

— Вылазь, «некоторые»! Нас тут прорабатывают. Надо исправляться.

И вот, напившись чайку да еще пошутив над расстроенной Юлией, бригада Петушкова наконец-то собралась.

Выпросился у матери и Николка. Да она ему сказала и сама:

— Конечно, глянь, что теперь там творится. Вернешься, доложишь.

Иван, все в том же хорошем настроении, привлек Николку к себе:

— На батю не докладывают… Пойдем-ка лучше не в контролеры, а в ученики.

— Поработать дашь? И там Дюкин не закричит, что нечестно? — обрадовался Николка.

— Не закричит… Мы ему ответим: «Учеников учить не запрещается!»

А кто-то из молодых бригадников даже уточнил:

— Мы тебя, Николка, перво-наперво научим самому главному плотницкому слову. Вот лежит, к примеру, бревно. Оно тяжелое. Его впятером не поднять. А гаркнешь хором: «Ух!» — и бревно почти само подскочит куда надо. А ну-ка, для тренировки ухни…

И, понимая, что это с ним просто балагурят, Николка шел и хотя ухать не ухал, да от души смеялся. И смеялись, продолжали шутить все.

Но когда пришли на место, смешливость с бригады Петушкова сдуло как ветром.

Пока Петушков «набирался силы» в палатке, Дюкин резко вырвался вперед. Домик, который он собирал, был, правда, пока еще без крыши. Но уже и щитовые, гладко струганные стены стояли на месте, и оконные, отливающие янтарной желтизной рамы стояли на месте; и светился весь этот домик на степном вечернем просторе — ну прямо как большая свеженькая шкатулка.

Сам Дюкин — усталый, при косых, закатных лучах багроволицый — ходил по самой верхотуре, тяжело басил помощникам вниз:

— Доски стропильные подавай… Доски!

— Ого! Он и в самом деле до крыши добирается… Мы в самом деле со спаньем-то перехватили чуть лишка… — сказал Петушков. — И подал команду: — Засучай, братва, рукава! Задача — догнать и перегнать!

И тут все враз про Николку позабыли. Позабыла вся бригада, позабыл даже батя — Иван Петушков.

Отдохнувшие плотники бросились к своему домику, и вот там тоже пошла, закипела, забурлила неистовая работа.

Грохнулся со штабеля на гулкую землю широченный, грузный стенной щит. Подхваченный сильными руками и плечами, он встал на торец, затем покачнулся, подвинулся — и занял в стене свое место.

Грохнулся второй щит, тоже встал на ребро, на торец, и тоже занял в стене свое место.

Блеснули перевернутые обухом наперед в руках плотников топоры, ударили по шляпкам гвоздей, и щиты в стене связались накрепко.

А потом стена стала расти все шире. И вот уже в проеме ее появилась первая оконная рама, а там и целую дверь пронесли рабочие на плечах мимо Николки, и он ничуть, что его на помощь не приглашают, не обижался. Он видел: ему, маленькому, тут никакого сподручного дела пока что нет.

Но зато Николка мог здесь теперь, сколько сам пожелает, сидеть, смотреть, не бояться, что скажут: «Под ногами не путайся!» И он сидел под зыбким, серебристо-перистым, еще не смятым людьми и машинами ковыльным кустиком, глядел на слаженную работу плотников, слушал добрую перекличку топоров, вдыхал горьковатый влажный запах посвежевших к ночи степных трав.

И наверное, эта предночная зябкость и привела к нему нежданного соседа. И был это не кто иной, как Люсик. Он ткнулся холодным носом Николке в руки, безо всякого приглашения сел рядом.

— Ну и ну! — удивился весело Николка. — То рычал, задавался, а теперь греться ко мне прилез… Вот так-то, Люсик! Раньше времени на кого попало хвост не поднимай! А может, ты все-таки хвалиться пришел? Тем, что твой Дюкин впереди моего папки? Так это ненадолго. Ваши уже устали, складывают инструменты, а у наших впереди еще целая ночь. Работать в такую ночь — папка говорит — самый раз! Ветерок и — звезды по кулаку. Ты посмотри, какие звезды-то, посмотри…

Николка обнял щенка за голову, стал принуждать его взглянуть на звезды, которые начали зажигаться на той, на черно-синей стороне, куда не достигал уже своею меркнущей алостью закат. Но щенок лишь пятился, вырывался, и Николка наставительно заключил:

— Вот видишь! Ты все ж таки хитрец. Сидишь под кустиком со мной, а думаешь про Дюкина. Не нравятся тебе ясные звезды!

И Люсик, то ли сконфуженный таким своим двойным поведением, то ли заслышав, что бригада Дюкина в самом деле пошла на ночлег, вывернулся и, подпрыгивая в темной траве, поскакал догонять своих.

Там, вдали, хорошо теперь видный, мерцал полевой кухонный огонек. На этот огонек утомленно, медленно уходил С помощниками Дюкин. И Николка все тем же наставительным, насмешливым, но не слишком, конечно, громким голосом сказал:

— Что, Дюкин-тюкин? Спорить с моим папкой нелегко?

Сказал, шалости своей испугался, опять было нырнул под куст, а в это время в отцовой бригаде про него и вспомнили.

Помогая рабочим стягивать с белеющего в ночи штабеля новый здоровенный щит, отец спросил:

— Где это Николка у нас?

— Нико-олка! Иди, ухать помогай! — засмеялся тот молодой плотник, что по дороге сюда балагурил всех больше. И вдруг он, упираясь руками в тяжелый щит, распевно, озорно затянул: — О-ой, прошел, друзья, о нас напрасный слух…

— У-ух! — толкая груз, грянули вслед за певцом товарищи.

— Будто спади нынче мы часов до двух…

— У-ух! — опять поддержали запевалу рабочие.

— А по правде пробудились мы поздней… Оттого идет и дело веселей! — допел озорной плотник, и рабочие заголосили уже на иной лад: «Идет, идет, идет… У-ух! Пришло! Встало!» — И новый огромный щит очутился тоже на месте, и теперь на домике образовалась не одна стена, не две стены, а появилась и третья.

Николка подпрыгнул, закричал:

— Дом почти готов! Вот это «ух», так «ух»!

— О чем тебе и говорили, — хлопнул Николку по плечу тот плотник-запевала. — Давай, ухай и ты!

И Николка «ухал» с бригадой до того времени, пока в звездное небо не поднялась еще и луна.

Светила она так сильно, что все предметы на стройке стали еще белее, тени чернее, а быстро растущий домик стал казаться таким высоким, что у Николки, когда он запрокидывал голову, вдруг начинало все плыть в глазах. Ему даже разок померещилось, что домик качнулся и полетел вместе с ним, с Николкой, в этот ночной сияющий над головою океан.

Николка ойкнул, а отец услышал, сказал:

— Все! Уморился, парень… Беги к матери, отдыхай.