Елена Верейская - Незабываемая ночь

— Стой! Стой же, дура! Не съем я тебя! — грубо крикнул человек, продолжая крепко держать меня. Он хрипло дышал прямо над моей головой, и от него шел терпкий запах махорки, пота и сапог.

— Пустите! — крикнула я и рванулась изо всех сил. Нянин платок упал на пол, я наступила на него, споткнулась и упала прямо на руки человеку. Он снова крепко схватил меня.

— Вот дура-то! — произнес он удивленно. — Чего вопишь-то? Да ты кто такая? Откуда? Ты же не наша.

— Я… я случайно… в темноте… — пробормотала я, еле дыша.

— А! Тут, стало быть, темно! — сказал человек. — Стой-ко, я сейчас свет зажгу.

Он потянулся всем телом и где-то повернул выключатель.

Комната осветилась. Я сразу зажмурилась — после полной тьмы свет резнул глаза.

— Ну, смотри, куда попала, растяпа, — уже миролюбиво сказал человек, но все еще не выпускал меня из рук.

Я раскрыла глаза. Я стояла спиной к нему в крошечной каморке, вернее чуланчике, без окна и без печки. Я обернулась, взглянула на человека и снова вскрикнула от ужаса.

— Чего испугалась? Красив больно? — с горечью спросил он.

Я молчала и не могла оторвать взгляда от этого страшного, исковерканного, безглазого лица. Вместо глаз темнели две глубокие впадины, и вся кожа на лице была стянута какими-то неровными корявыми складками.

— Это, брат, газы. Война проклятая. Цельный год в сумасшедшем доме просидел, недавно выписали. Да куда я теперь годен? Леванид, одно слово.

Я не шевелилась и не спускала с него глаз. Он продолжал крепко держать меня за руку.

— Чего молчишь-то? — Он тряхнул меня. — Говори, откуда взялась?

— Мы… с… мы пришли с улицы с мальчиками… в соседнюю комнату… а они убежали, а я в темноте осталась… и заблудилась, — еле слышно пробормотала я.

— А! С улицы! Ну, что на улице? Все стреляют?

— Стреляют.

— Наши все пошли. И я бы пошел. Эх, пошел бы, кабы человеком был… Как там слышно, — одолеем нынче, а?

Я молчала, не зная, что ответить.

Свободной рукой он провел по моему плечу.

— Что-то на тебе шубка больно хороша… Словно на буржуйке… да нет, откуда буржуйке в нашем подвале взяться? Небось барыня какая-нибудь старую дочкину шубку отдала. Да?

— Да, — шепнула я.

— На, мол, тебе, у боже, что мне не гоже. Я денщиком у богатого офицера был. Тот мне тоже, когда я уходил, обносков своих надавал. Порядочный был, не дрался, как другие, — на войне убили.

— Выпустите меня отсюда, пожалуйста, — робко попросила я.

— Погоди. Скучно мне одному-то. Весь день один да один. А поговорить хочется. У меня и сон прошел.

— Я очень спешу. Мне надо, — сказала я.

— «Надо»! — сердито передразнил он. — Всем вам, зрячим, чего-то надо! А мне не надо, а?

Я молчала. Когда же я выберусь из этого страшного места?

— Ну, черт с тобой, иди!.. Да нет, постой! Грамотная?

— Да…

— Вот и ладно! — обрадовался он. — Письмо мне прочтешь. Нынче получил. От брата с фронта. Ванька, что со мной живет, плохо грамотный. Ничего почти не разобрал.

Он полез в карман.

— Мне некогда! Я спешу! — взмолилась я.

— Ну, нет, брат! Пока не прочтешь, все одно не отпущу. Не серди меня! Я нехорош, как рассержусь! У меня псих в голове от газов! На, читай.

Он сунул мне в руки письмо.

— Ну! — прикрикнул он грозно.

Мне снова стало нестерпимо страшно. Я собрала все свое мужество и дрожащими руками вынула письмо из конверта, развернула. Он все держал меня за руку выше локтя.

На мое счастье, почерк был крупный, довольно четкий — совсем детский.

Задыхаясь от страха, я вполголоса начала читать:

«Дорогой брат Петр Никифорович, шлю я Вам с фронту свой солдатский привет. А еще скажу я Вам, что нету больше сил солдату терпеть окопную жизнь. Прошел слух про мир, а миру нету и нету. Говорят, у вас там в тылу буржуи требуют: подавай войну до победного конца. Так вот бы их, проклятых, посадить заместо нас в окопы, пущай воюют до победного конца. А нам, солдатам, мир нужен. Дай мир, дай мир! Иначе бросаем фронт и идем в Россию колоть буржуев. У нас дома семьи умирают с голоду; родители, жены, дети небось не щенята. А мы лежим в мокрых окопах, вша ест, а сам думаешь, когда за тобой снаряд прилетит. Не будем мы еще зиму в окопах гнить, все, как один, уйдем с фронту. На что нам немца убивать, он солдат такой же несчастный, как мы, а на него там немецкий буржуй давит. А сам он передо мной совсем неповинный, как и я перед ним. Мир нам нужен, мир.

А еще скажу я Вам, что земляка нашего Посыпкина Василия снарядом наповал убило, а Степанову Косте обе ноги оторвало. А в окопах очень холодно и мокро, и сил больше ждать нету; коли миру не будет, сами уйдем.

Остаюсь ваш брат Михайло Никифоров».

Я замолчала, потрясенная. «Ты понимаешь, что такое война, Ирина? Кому она нужна?» — прозвучали в ушах слова Володи. И вдруг так ярко представился доктор в мягком кресле с душистой сигарой во рту и с разговорами о «победном конце»…

— Ха! До победного конца! — вскричал слепой и вдруг захохотал так, что мороз пробежал по моему телу. — Черти проклятущие! Мы вам покажем! А глаза мои вернете?! У-у, проклятые, у-у-у, — и он как-то дико, по-звериному, застонал.

— Выпустите меня! — крикнула я с отчаянием.

— Иди! — прерывисто зашептал он. — Иди, ты зрячая! Иди, бейся, воюй, грызи их зубами, ногтями рви!.. Нет больше моих сил!..

Он схватил меня за плечи и, толкая перед собой в полной тьме, вывел на лесенку и во двор.

— Иди, иди! Воюй! — крикнул он еще раз, и его сапоги быстро затопали обратно вниз по лесенке. «У-у-у», — донесся до меня все тот же звериный стон.

Я хотела бежать, но ноги мои подкосились, и я упала. Попыталась вскочить, но дрожащие ноги не держали, я схватилась руками за стену дома и снова скользнула на землю. Я села на холодные, влажные камни, прислонилась спиной к стене и закрыла глаза. Все внутри мелко дрожало, гулко тукало сердце, где-то около самого горла, во рту было сухо.

Что же это? Неужели я не сплю, неужели все это не страшный, дикий кошмар? Мысли лихорадочно путались. Где сейчас Володя?.. Где этот ужасный человек со шрамом? Найдет ли его Аким? Мне нужно бежать, бежать, а ноги не идут… «Солдату нет сил терпеть окопную жизнь… Дай мир, дай мир…» Няня хватится меня… Вдруг хватилась… Побегут искать!.. Бежать, бежать скорее!.. Нет, не могу встать… Из-за ляльки дерутся девочки… «Моя!» — «Нет, моя»… «Мамка ушла и хлеба не оставила…» — «Иди, бейся, воюй, грызи зубами…» «Псих в голове от газов…» Володя! Володя, где ты?.. Как холодно сидеть на камнях… Пойти домой? Там тепло, тихо, там няня… А Володя?.. Нет, нет, бежать!.. «Война до победного конца…» — «Ты понимаешь, Ирина, что такое война?»

И, точно в ответ, где-то громко ухнул пушечный выстрел. Я сильно вздрогнула, открыла глаза. Тусклая лампочка в подворотне слабо освещала двор-колодец. Издали донеслось несколько ружейных залпов. Потом снова стало тихо, — только обычный глухой городской шум.