Виктор Пичугин - Повесть о красном галстуке

Вскоре он устал. Лес, казалось, никогда не кончится. Юра присел отдохнуть, прислонился спиной к стволу дерева и сразу почувствовал, как усталость расслабила все тело, неудержимо потянуло ко сну…

Проснулся он, когда яркие лучи солнца, пробившись сквозь листву, коснулись его лица. Юра открыл глаза, не понимая, почему он в лесу, и, вдруг вспомнив вчерашний день, быстро вскочил.

Несколько минут от стоял раздумывая. В какую сторону ему идти? Надо вспомнить, с какого бока было солнце, когда они вчера выезжали из города… И опять он услышал знакомый нарастающий гул вражеских самолетов. В просвете деревьев увидел самолеты с крестами на крыльях.

Куда они летят? Бомбить Брест? Или возвращаются обратно? И что делать ему?! Искать дорогу в Брест? А если в городе немцы? Тогда что? Не лучше ли идти сразу к отцу, в Смоленск? Юра подобрал валявшуюся на земле сухую крепкую палку и почувствовал себя сильнее. Нет, в Смоленск потом, сначала он все расскажет людям.

Где-то сбоку послышалось урчание тяжелого мотора. Неужели трактор? Как он здесь оказался? Прямо через кусты Юра помчался навстречу звуку. Есть наконец кому рассказать о вчерашней беде!

Но что это? Между деревьями мелькнула фашистская свастика. Немцы!!! Юра остановился как вкопанный. Присел затаив дыхание. За первым танком показался второй, третий. Люки открыты. В черных комбинезонах на башнях сидели танкисты. Улыбались. Наслаждались русской природой.

Юра впервые видел живых немцев. Сам не зная для чего, стал считать танки. Им, казалось, не будет конца. За танками появились мотоциклисты. В касках, с засученными по локоть рукавами, они весело и громко переговаривались.

Сорок танков и семьдесят мотоциклов насчитал Юра. После них долго пахло бензиновой гарью. Юра вышел на дорогу. Сомнений уже не было: враг проехал по дороге, которая вела из города. Значит, немцы уже и там. Туда ему идти не надо. Остается одно: идти к отцу. К своим. В ту сторону, куда уехали немцы.

И он пошел. Он узнал вчерашний лес. Скоро начнется ржаное поле, и он снова увидит… Лес редел, становился ниже. Вот оно, это поле. Перед глазами Юры разбитая колонна. Рядом с изуродованными машинами стояли немецкие мотоциклы. Немцы копошились в обломках, чего-то искали, трясли уцелевшие чемоданы и сумки.

Видеть это было невыносимо. Юра свернул левее, чтобы лесом обойти ужасное место и идти дальше, в сторону, откуда слышится стрельба. Там, конечно, находятся наши. Юра в последний раз посмотрел на поле и, прощаясь, повернул в глубину леса.

Лес становился для него родным домом. Здесь можно было укрыться. Утолить голод и жажду земляникой. Дать волю своим чувствам.

Теперь его единственным стремлением стало добраться до своих, выпросить винтовку и вместе со всеми уничтожить фашистов. Отомстить за смерть матери, Вали, за всех-всех!

Юра шел долго. С каждым шагом ноги наливались свинцовой тяжестью, идти становилось труднее, хотелось отдохнуть, полежать в мягкой густой траве.

Белоствольные березки обступали со всех сторон. Стройные, кудрявые, зеленые… Юра любил рисовать, особенно акварелью. Весною на школьном конкурсе он занял второе место. Лесной пейзаж получился веселый, солнечный. Среди цветов Юра посадил под березкой зайчат. Они смотрели так, словно приготовились сфотографироваться. Картина всем понравилась.

А как радовались родные, когда принес домой грамоту! Отец подарил новые краски и альбом для рисования.

Юра совсем устал, в изнеможении бросился в мягкую траву. Хорошо бы лежать с открытыми глазами, смотреть в далекое-далекое небо и ни о чем не думать.

А вдруг и в Смоленске немцы? Сколько танков и мотоциклов по дороге проехало, а сколько таких дорог. И по железной дороге не меньше провезли. А самолеты? Все летят, летят и летят… Нет, не может быть, чтобы немцев далеко пустили. Наши разобьют фашистов, и тогда, тогда… Он заснул мгновенно, как в яму провалился.

…Рядовой Николай Прохоров пробирался лесом. Слегка сутулясь, часто останавливался и вслушивался в лесную тишину. Слева от него продвигался старшина Иван Бондаренко. За эти два дня войны они многое испытали: не раз дрались в рукопашной, на их глазах гибли товарищи. Удивительно, как они уцелели, как вырвались в лес.

Вдруг Прохоров насторожился и, всматриваясь в мелкую поросль кустарника, негромко позвал:

— Товарищ старшина, я мальчишку нашел, плашмя лежит.

— Живой?

— Дышит. Значит, живой.

Прохоров нагнулся, тронул Юру за плечо:

— Эй, парень, боевая тревога!

Юра с трудом открыл глаза, увидел военного, винтовку и потянулся за палкой.

— Ишь ты! Личное оружие имеешь? — улыбнулся Прохоров.

— Вы кто? — не узнавая своего голоса, спросил Юра.

— Свои, не бойся, — произнес подошедший Бондаренко и сказал Прохорову: — Отверни винтовку-то, не пугай хлопца.

— Так она ж не стреляет, товарищ старшина. Последний патрон на фашиста истратил. Теперь она так, для виду.

— А штык? С ним и патроны и чего хочешь раздобудем. Тебя как звать-то малыш?

— Юра. Юра Подтыкайлов.

— Ты что, Юра Подтыкайлов, заблудился или от своих отстал? — спросил старшина, присаживаясь рядом.

Юра молча кивнул головой. Бондаренко поставил между ног винтовку, сжал ее коленями и предложил Прохорову:

— Садись и ты, Никола, передохнем малость и дальше двинем. Ну-ка, Юра, погрызи сухарик. Небось проголодался? Бери, бери.

Юра взял сухарь. Остро запахло махоркой. Чихнул.

— Что, — засмеялся Бондаренко, — в носу защекотало? Ты уж извиняй, брат, махра в кармане просыпалась. Ты продуй. Ничего не будет.

Сухарь крепко отдавал табаком. Но Юра ел его с таким удовольствием, будто самое вкусное лакомство.

Бондаренко свернул цигарку, закурил и, затягиваясь дымом, передал кисет Прохорову.

— Небось пирожные любишь, а? — Юра кивнул. — Все любили, а теперь забудь, сухарю радуйся. Такая жизнь началась.

— Доберемся к своим, эх и щец горяченьких нахлебаемся, — мечтательно проговорил Прохоров, прикуривая у Бондаренко. — Люблю щи с черным хлебом и чесноком.

Бондаренко прилег, спросил снова:

— Так ты, я не понял, заблудился или от своих отстал?

Юра на знал, как лучше ответить. Бондаренко не торопил, лежал в траве и, поглаживая ее рукой, рассуждал:

— Если бы не война, мне отпуск обещали. Глянь, Никола, трава какая, ее косить одно удовольствие. Ну что молчишь, Юра Подтыкайлов? Или сказать нечего?

Юра перестал жевать сухарь. И, глубоко вздохнув, рассказал, что произошло вчера на дороге. Бондаренко с Прохоровым перестали курить, загасили о подметки сапог самокрутки и сидели тихо, задумавшись.