Владимир Воробьёв - Звено принимает решение

Анна Ивановна заиграла на рояле какой-то медленный восточный танец, и тут мы с Ленькой вышли на сцену. В зале раздались смех, аплодисменты. Кто-то с первого ряда крикнул:

— Эй, факир, на бороду наступишь!

Мы встали по обе стороны елки, шагах в четырех от нее. У меня в руке был горн, в другой — короткая палочка, на шее висел медный таз. У Леньки ничего не было, он должен был говорить.

— Мы факиры и можем делать чудеса! — начал Ленька.

Слышу, в зрительном зале захихикали, зашушукались.

Я боялся взглянуть туда. А Ленька продолжал, как ни в чем не бывало:

— Елка, засветись огнями! Абара, кабара, хох!

Как только он сказал: «Хох!» — я ударил палочкой по медному тазу. На елке мгновенно вспыхнули лампочки.

— Елка, танцуй вальс! — крикнул Ленька. — Абара, кабара, хох!

Я что было сил дунул в горн. Елка вздрогнула и, как живая, стала поворачиваться, сверкая украшениями.

Я немного успокоился: все шло хорошо.

— Елка, елка! — подвывая диким голосом, заклинал Ленька. — Крути, верти! Стоп! Абара, кабара, хох!

Я тотчас же сунул в рот два пальца и свистнул. Елка остановилась.

— Елка, потуши огни!

И, как только Ленька сказал: «Хох!», я снова ударил по тазу, и лампочки на елке сразу погасли. Нам аплодировали громко и долго.

Конечно, все очень заинтересовались нашим чудом. На сцене свидетели искали, в чем секрет. Они ползали по полу, пытаясь обнаружить проводку от нас к елке, но, конечно, ее не было.

Все в зале стали требовать, чтобы мы открыли ящик, на котором была укреплена елка.

Вдруг на сцену, тяжело переваливаясь, полез Минька Ключарев. Его ребята Топтыгиным зовут, потому что он толстый и неуклюжий, похожий на большого медвежонка.

— Ребята! Я понял, в чем секрет!

— Объясняй! — кричали из зала. — Валяй, Топтыгин!

— Послушайте, ребята, тут это «абара, кабара» ни причем и «хох» ни при чем. Тут вот оно что!

Минька быстро приблизился ко мне. И не успел я отскочить от него, как он трахнул своими кулачищами по тазу — бомм — и на елке вспыхнули лампочки. Не успел я еще ничего сообразить, Минька уже выхватил у меня горн и как дунет в него! Елка завертелась. В ту же минуту Минька сунул в рот пальцы, свистнул, и елка остановилась.

— Вот! Понятно? А они: «Абара, кабара»… Дураков нашли! — и пошел со сцены.

— Постой! — в отчаянии закричал Ленька. — Нет, ты погоди! Ты объясни, почему? Почему?

Из зала тоже стали кричать:

— Да, объясни, почему? Почему?

Кто-то, сложив руки рупором, трубил:

— Объяснений требуем!

Минька повернулся лицом к зрителям, развел руками и, добродушно улыбаясь, заявил:

— Не знаю.

— Слезай, Топтыгин, — закричали зрители. — Пускай факиры объяснят.

Вижу, Ленька совсем из себя вышел: сорвал бороду, сдернул с головы чалму, сбросил с ног туфли, халат и остался в своем костюме с пионерским галстуком. Только забыл, что лицо у него коричневое.

— Вот, смотрите, темный народ, — крикнул Ленька и открыл переднюю стенку ящика. — Тут аккумулятор, вот тут электромотор, чтобы елку вращать. Это редуктор-замедлитель, чтобы елка не очень быстро кружилась. Вот это стальные пластинки, камертон, знаете такой? — спрашивает ребят Ленька.

— Знаем! — кричат ребята. Некоторые с мест повскакали, толпятся около сцены.

— Каждый камертон, — объясняет Ленька, — на какой-нибудь звук особенно сильно отзывается. Этот начинает дрожать, когда звуковые колебания от горна его коснутся, а этот — от свиста. Понятно?

— Ясно! Давай дальше!

— А это электромагниты. Они срабатывают и включают мотор или электролампочки, как только какой-нибудь камертон задрожит. А эти вот пластинки, припаянные к камертону, замыкают всю цепь. Вот вам и все чудо. Называется это телемеханика, что значит управление механизмом на расстоянии. Можно по радио управлять, можно по проводам, а можно и звуком… Сами сейчас видели!

За кулисами я с наслаждением сбросил чалму и всю остальную факирскую одежду. Стали мы с Ленькой грим с лица стирать, смотрим, к нам ребята вваливаются. Впереди Минька Топтыгин.

— Эй, факиры! Идем есть мороженое.

— Ладно, — отвечаю я, — а то ведь с прошлого года мороженого не пробовал.

— С прошлого года? — изумился Минька.

Тут все ребята стали над ним смеяться:

— Эх ты, Топтыгин! Прошлый-то год только вчера кончился.

И мы все пошли в буфет есть мороженое.

Конечно, нас с Ленькой теперь весь год Факирами будут звать. Это уж как водится.

оезд на Север ушел, а Сережа с мамой все еще стояли на опустевшем перроне.

Сережа вздохнул и сказал:

— Идем, мам. Папа ведь обещал телеграмму дать, — и тут же понял: чепуху он говорит.

Мама все время как-то чересчур крепко держала его за руку, пока они шли до дому.

«Не бойся, не убегу», — невесело думал он.

— Хорошо, что завтра выходной, — сказала мама. — Домашними делами, наконец, займусь.

А Сережа подумал: «Опять весь день с пустяками провозится. Только выходной загубит».

На другой день после обеда мама мыла посуду и, как всегда, тихонько напевая, расспрашивала про что-то тонкую рябину. Сережа сидел рядом, и смотрел, как ловко повертываются у мамы в руках тарелки, чашки, блюдца.

— Мама! Давай я вымою.

Мама недоверчиво взглянула на него и, не то утверждая, не то спрашивая, проговорила:

— Разобьешь.

— Я? Ни за что! Я же немаленький!

— А ну, попробуй, чего, в самом деле! Отец на зимовке тоже сам моет посуду.

Мама немного помолчала и потом добавила:

— Ага, это ты слово отцу дал — мне помогать. Посмотрим, надолго ли тебя хватит.

— Подумаешь, какое дело! — протянул Сережа. — Это посуду-то мыть?

— Пока ты за меня посуду вымоешь, я успею на кухне прибрать. Вот и убавится у меня работы, — улыбнулась мама.

Когда попалась тарелка, из которой он днем ел кашу, Сережа подумал: «Тогда бы мне ее и вымыть, как поел, а то вон, как присохли к ней остатки. Конечно, — продолжал между делом размышлять он, — папа сам моет свой котелок, и тарелку, и все. А кто же еще за него делает?»

Скоро посуда была вымыта, вытерта и поставлена в буфет.