Станислав Востоков - Брат-юннат [litres]

За столом, глядя на руки рабочих, можно было легко узнать, чем они занимались. Кровавые подтёки на ладонях говорили о недавнем приготовлении завтрака для хищников, приставший к локтям сушёный рачок – о готовке мешанки для фламинго. Чешуя минтая на пальцах и штанах свидетельствовала о том, что их обладатель ухаживает за пеликанами и чайками.

Но кто посмеет упрекнуть в нечистоплотности замученного зоопарковской круговертью служителя?

Главное место на нашем столе занимал хлеб. Его выписывали вдосталь. Часть буханок мы замачивали в ванне, после чего использовали для приготовления корма. Если по каким-то причинам хлеб в отдел не приходил, за ним можно было сходить в Слоновник, где буханки стояли высокими стопками, словно узбекские саманные кирпичи.

Кроме того, наш отдел получал овощи, зерно и мясо для хищных птиц. Но другие продукты мы покупали за свои кровные. Например, нам не полагался рис, что в условиях Средней Азии большой минус, ведь главное блюдо здесь плов!

А вот сотрудники Обезьянника ничего не покупали, потому что питание приматов мало отличается от человеческого. Этому отделу выписывали даже подсолнечное масло!

К обеду в Обезьяннике собиралось так много служителей, что становилось тесно. Особенно часто сюда заглядывал персонал Копытных, который в своём отделе буквально перебивался с хлеба на воду.

А самая странная еда появлялась на столе Вивария.

В его ветхом здании с бесконечными крысиными клетками была своя, очень особенная обстановка, главными элементами которой являлись серебристая статуя Сталина и огромная настенная карта Узбекистана, нарисованная вручную ещё в начале прошлого века.

Сотрудники Вивария ели всё и о личной гигиене не беспокоились: в такой обстановке микробы не выживали.

Для крыс часто привозили просроченные продукты из магазинов и сгружали в заваленном рухлядью дворике. Здесь стоял характерный запах, который заставлял держаться подальше наших «аристократов» из Попугайника и Обезьянника.

Заведующий Виварием Ильдар походил на своих грызунов. У него было острое лицо с выдающимися вперёд зубами и прерывистый мелкий смех. Если бы крысы могли смеяться, они смеялись бы именно так. А ещё у него был девиз: «Человек – часть природы, значит, он может есть всё!» Доказывая это, Ильдар никогда не страдал желудочными недугами.

На гостей, которые, несмотря на запах, осмеливались посетить Виварий, тамошние блюда производили неизгладимое впечатление.

– Разве ЭТО можно есть! – ужасались новички.

В ответ заведующий Виварием произносил свой знаменитый девиз и принимался за еду.

Опустошив тарелку, он заключал:

– Всё живое устроено одинаково. Если крысы это едят, то и мне можно, а уж коли они не станут, то и мне нельзя. – Ильдар поднимал палец с давно не стриженным когтем и добавлял:

– Имейте в виду, Я СВОИМ КРЫСАМ НЕКАЧЕСТВЕННОГО ПРОДУКТА НЕ ДАМ!

Иногда в нашем отделе крали павлинов и фазанов. Старые вольеры служили плохой защитой, а желающих украсить нашими птицами свои дома и дворы было немало.

Мы латали древнюю сетку, но вскоре на ней появлялись новые порезы.

Кражами в основном занимались мальчишки, которые за полцены сбывали птиц «заказчикам» или продавали на Тезиковке. Иногда на Пруду они ловили уток.

И, наверное, именно они виноваты в том, что произошло с Вовой и Розой.

Пожалуй, это были самые известные и любимые животные зоопарка. Оба прожили тут много лет и досконально изучили нравы посетителей. Вороны обманывали их как детей.

Любимым развлечением Вовы и Розы было сунуть в ячейку сетки палочку и отвернуться. Кто-нибудь из публики обязательно пытался схватить палку и сразу получал удар клювом. Боль страшная! Знаю по себе. Но со временем я научился обманывать Вову и Розу их же способом. Я останавливался у клетки воронов и делал вид, что смотрю в другую сторону. Вова или Роза быстро теряли терпение и передвигали палку ближе ко мне. Но я по-прежнему её «не замечал». В сильном раздражении вороны почти полностью выталкивали палку наружу. И тут я быстро выдёргивал её, вызывая страшный гнев птиц. Поняв, что они проиграли, Вова и Роза прыгали вдоль сетки, ругались друг с другом и швыряли в мою сторону всякий сор.

Вороны были говорящими. Правда, произносить умели всего два слова: «Вова» и «Роза». У них были низкие хриплые голоса.

Большую часть жизни они провели в Голубятне, в первой клетке. Причём в следующую клетку никого не сажали, чтобы вороны не травмировали соседей. По части травм Вова и Роза были большими специалистами!

Но потом их почему-то переселили из относительно новой Голубятни в старые клетки Фазанника.

Единственное, что тут могло уберечь от кражи, это способность фазанов поднимать дикий шум. При малейшем испуге они делали «свечу», врезались в верхнюю сетку и оглашали зоопарк надрывными криками. Голоса их были лишены приятности, но тарарам поднимался что надо. Правда, воронам это не помогло.

Порезы на их сетке появились в первую же ночь после переселения. Я сказал об этом Ибрагиму, пришедшему в Птичий отдел на смену Мымре Сергеевне. Моё предупреждение он выслушал с обычным безрадостным видом. Затем повернулся и, не говоря ни слова, ушёл пить чай. Ушёл, как ходил всегда, не вынимая рук из карманов.

Другие служители тоже предупреждали его, что за воронами охотятся.

А через месяц, проходя мимо Фазанника, я увидел, что Вовы в вольере нет. Роза одиноко ходила по клетке и не интересовалась любимыми палочками. Не знаю, кому мог понадобиться старый ворон, а главное, как удалось справиться с сильной птицей?

Как ни удивительно, этот случай не повлиял на бдительность Ибрагима: вскоре из Фазанника исчезла и Роза.

Пока я работал юннатом, безалаберная жизнь Птичьего отдела менялась. И не в лучшую сторону. Когда отделом заведовала Мымра Сергеевна, почти все сотрудники, кроме, пожалуй, Тетериной, были глубоко увлечены работой с птицами. Но, хоть наша маленькая республика и была демократической, независимой всё-таки не являлась, подчиняясь администрации зоопарка.