Владимир Корнев - Письмо на желтую подводную лодку [Детские истории о Тиллиме Папалексиеве]

— Я тоже забыл!..

Музыканты уже заканчивали играть второй куплет.

— Что делать?! — чуть не заплакал Тиллим.

— Как обычно, когда забываем слова, — улыбаемся и машем! — расплывшись в улыбке, ответил Пол, повернулся к балкону, приветственно помахал рукой и послал юной леди воздушный поцелуй.

По окончании двух куплетов на выручку подоспел Джон, он стал напевать, и все подхватили хором, вернувшись к началу второго.

Лицо дамы сердца лучилось чудесным светом, а мальчик пел о своем чувстве, о том, что оно вот-вот задохнется и увянет, как первоцвет-подснежник, если «лучшая девочка в мире» не будет даже смотреть в его сторону, будто они никогда и не дружили.

Сколько раз он раньше напевал эту замечательную песню, но теперь, поддержанный звездами, впервые сам по-настоящему солировал, слова шли прямо из сердца, и песня звучала как настоящая серенада средневекового рыцаря-менестреля. Все было славно — даже какие-то пичужки в соседних кустах подпевали знаменитому ансамблю в необычном, расширенном составе! Но вот финальный аккорд, серенада кончилась. Все пятеро задрали головы вверх. Ливерпульские парни понимающе закивали, хлопая Тиллима по плечу и что-то говоря, но он ничего не слышал — на пятом этаже погас свет. Только теперь Тиллим разобрал доносящееся уже откуда-то издалека, точно с небес, прощальное ленноновское напутствие:

— Смотри вперед с надеждой, назад с благодарностью, вверх с верой, по сторонам — с ЛЮБОВЬЮ…

Так промелькнул очередной чудесный сон мальчика.

Открыв глаза, он увидел в ранних лучах солнца, как преобразилась за ночь комната: в ней теперь действительно царили идеальный английский порядок и необыкновенная, музыкальная тишина. На журнальном столике стояла хрустальная вазочка с единственной оставшейся на память шоколадной конфетой…

Вскоре после того дня Тиллим ехал в районную библиотеку. И надо же было такому случиться, что это оказался не только тот же маршрут, но и тот же самый «зимний» трамвай, где он впервые увидел Юлю Григорович! Он даже занял то место в салоне, что и в декабре. Они с Юлей изрисовали тогда все окна. Кажется, она сидела вон там…

Не может быть!

На втором кресле в левом ряду и в самом деле сидела Юля. Она все так же водила пальцем по стеклу, только теперь не по замерзшему, а по запотевшему. Сначала Тиллиму показалось, что не было этих месяцев и декабрьская поездка не кончалась, потом появилось такое ощущение, что рядом кто-то включил машину времени. Кажется, по научному подобное явление называется дежавю, это что-то по-французски — в общем, когда события повторяются, совпадая до малейших деталей.

Подросток в первый момент растерялся, но быстро решил: «Сделаю вид, что ее не замечаю».

Но тут Юля, улыбаясь, обернулась и сама подошла к Тиллиму, кокетливо выставив вперед ножку в элегантной обновке.

— Все-таки я настоящая девушка: вышла за хлебом, а купила красивые туфельки.

Тиллим молча смотрел на нее. Девочка подошла вплотную и попыталась загипнотизировать его взглядом огромных карих глаз. Так они и смотрели друг на друга, не моргая.

— Ну и сколько мне еще смотреть на тебя, чтобы ты простил? — наконец прервала молчание Юля. — Ты знаешь, что у каждой девушки есть тараканы в голове. И у тараканов некоторых девушек есть свои тараканы. И должен понимать, что талантливые люди все делают талантливо, в том числе и глупости. Извини, что я тебе тогда наговорила: девушки хотят, чтобы все было так, как они хотят, — сказала она, как-то по-особенному пристально глядя на него. — Я все поняла, мы никогда не станем друзьями. Надеюсь, ты не будешь держать на меня зла.

Изумленный Тиллим вдруг почувствовал легкое головокружение и пробурчал что-то неразборчивое насчет того, что не злопамятен и не разменивается на мелкие обиды.

— Ты куда, в библиотеку? Я тоже, — бойко продолжила Юля. — А у тебя все получится с Ольгой. И никогда не забывай правило трех «и».

— Давай лучше оставим эту тему, — угрюмо сказал Тиллим.

— Тиля, не обижайся, пойми: любой новый человек в нашей жизни появляется именно тогда, когда мы больше всего нуждаемся в уроке, который он с собой несет.

— Да ладно. Спасибо тебе за урок. Наверно, ты права. — Тиллим задумался и неожиданно спросил: — А что за правило такое — трех «и»?

— Нет. Ничего. Невозможного, — отчетливо произнесла она.

И залилась звонким смехом. Даже пассажиры оглянулись.

Библиотека была уже на следующей остановке. Юля, начав спускаться по ступенькам, ойкнула и схватилась за ногу. Лицо ее страдальчески сморщилось, но равновесие девочка удержала. Тиллим помог ей спуститься на тротуар.

— Что с тобой? — испугался участливый мальчик.

— Ой, нога! С ногой что-то! Не могу наступить! — жалобно стонала Юля.

— Ты ее, наверно, подвернула! У меня такое было на физкультуре. Может быть, вывих или растяжение…

— Ой, наверно! Ужас как больно! — продолжала стонать одноклассница. — Тиль… Тиллим, у меня большая просьба: не мог бы ты проводить меня домой? Дело в том, что шоферу из-за меня попадет, могут даже уволить. Не хочу, чтобы это было на моей совести.

— Выходит, твой персональный шофер тебя отпустил? — поинтересовался Тиллим.

— Сбежала я от него. Что я маленькая — все время под присмотром? Надоело!

Разумеется, Тиллим, как и подобает джентльмену, помог прихрамывающей Юле перейти улицу — к противоположной остановке, поднялся вместе с ней в трамвай и довез до дома, а затем довел до парадной. Но едва вежливый мальчик открыл перед бедняжкой тяжелую дверь, как обманщица звучно чмокнула его в щеку и с радостным смехом проворно взбежала по лестнице. От хромоты мгновенно не осталось и следа!

— Что за глупый розыгрыш? — возмутился Тиллим, с досадой вытирая лицо, и крикнул вдогонку: — У тебя хроническое воспаление хитрости, Григорович!

Тиллим даже не подозревал, насколько близок к истине в своем диагнозе. Буквально на следующий день он получил записку от Оли: «Прошу тебя больше не бегать возле моего дома по утрам!»

«До сих пор мои пробежки ее так не раздражали», — недоумевал вновь отвергнутый рыцарь. На записку он ответил: «Бегать не буду, но прошу о последней встрече. Нам нужно поговорить! А не то буду стоять у твоих окон ночами напролет и петь серенады». Оля с неохотой согласилась именно на «последнюю встречу», мотивируя это тем, что голос Папалексиева для нее даже противнее самого Папалексиева. Зато Тиллим вспомнил еще один предлог и важную причину для разговора. Он снова озаботился тем фактом, что, когда все покинули класс после задымления, там остался дежурный Матусевич. «Кто как не он мог переправить оценки в журнале? Ведь совершенно ясно. Не нужно мне было брать это на себя! Но разве поздно признаться Оле, что обман был ради нее же самой?»