Радий Погодин - Утренний берег

Рыбой торгуют все больше женщины. Рыбаку самому торговать неудобно, да и времени жаль.

— Здорово, купчихи! — зашумел дед. — Похвастайте же вашим товаром. Очень я люблю рыбный дух нюхать.

Иные женщины почтительно здоровались со стариком, иные начинали брюзжать, обижаться. А которые помоложе — смеялись. Дед тоже смеялся, разводил руками.

— Дюже у нас девки хороши. Дюже красивые. Болгары страдают, у них завсегда невест недостача. Нехай бы к нам ехали. Или японцы… Ксанка, пошла бы за японца?

Крепкая, широкая в плечах Ксанка замахнулась судаком.

— Очумели вы совсем. Вы ж на моей свадьбе вино пили.

— Прости, девка, забыл. — Извинился дед. — Вы для меня теперь все друг на друга похожие… А ну, покажи товар.

Ксанка сняла с корзины кусок сети.

— Ровная рыба, — похвалил дед. — Сердечный рыбак ловил. Мужик твой?

— Батька, — ответила Ксанка, вздохнув. — Чи у вас память помутилась, дед Власенко, чи вы насмехаетесь? Я уж давно как вдова…

— Извини, девка… — Старик сокрушенно почмокал, покачал головой и полез дальше по ряду. Остановился он перед высокой старухой в черной клетчатой шали, с которой скандалил возле церковной ограды.

Старуха прикрыла глаза и принялась вздыхать, бормоча:

— Чи ты белужий родственник или тот водяной черт?

— И когда у тебя язык сотрется? — рассердился дед Власенко. — Я у тебя осетров отымал?

— Так не моя же та рыба, — громче заворчала старуха. — Просят люди продать — я продаю. Ее ж ведь в море не выбросишь, все одно она уже дохлая… А моя рыба вот — бычки… Свежие бычки и ерши! — заголосила старуха на весь базар, расхваливая свою рыбу. — Красивые ерши… — Она ткнула пальцем в старика и добавила: — Ось такие, как он, страхолюды.

— Арестую я тебя, Ольга, за твои вредные действия, — пригрозил старик.

Старуха сунула руки в карманы передника. Втянула воздух в себя, словно целый день не дышала, и принялась честить старика Власенко со всех сторон.

— Злыдень ты окаянный! — кричала она. — Сам рыбалить не можешь, потому и лазаешь по базару из зависти. Нахлебник ты для государства и тараканий пастух. Другой бы на твоем месте хоть удочкой промышлял. Смотреть на тебя даже тоскливо. С души воротит… Марию, горючую вдову, ты хитростью к себе заманил и на себя работать заставил. Чтоб тебе, бездельнику старому, пусто было! И чтобы на том свете рыбаки тебя в свою компанию не приняли! — Старуха вдруг подбоченилась и сказала: — Я же знаю, зачем ты на базар ходишь. На меня смотреть. Ты же ж ведь, старый пень, в меня всю жизнь влюбленный. А мне на тебя — тьфу! Ты ж для меня пустое пространство…

Девки и молодухи хохотали. Даже некоторые пожилые не сдерживали улыбок. Но Славка заметил, что в смехе рыбачек не было одобрения.

— Мозгов бы тебе поболе, — сказал старухе дед Власенко. — Душа твоя медная.

Старик шел насупясь. Лохматые брови, как козырек, прикрывали ему пол-лица.

— Каждый день с нею воюю, — сказал он, стараясь придать своему голосу ровность. — До чего же темная баба. Брешет и брешет…

Вышли на берег.

Море горело на горизонте нестерпимым огнем.

— Разве вам бабушка Мария не жена? — спросил Славка. — Она вас на «вы» называет.

Старик насупился еще больше.

— Нет… Мария — вдова моего сотоварища. Мой сотоварищ Егор погиб, когда большая фуртуна была — шторм дюже сильный. Он с сыном пошел ставной невод спасать… Море их вместе забрало. Обоих… — Старик замолчал, засопел в усы.

— А ейный сын Митя, старший, тот в Севастополе смерть нашел. Митино имя там на камне написано… Не может Мария в своей хате жить. Плачет она там дюже.

Грустно стало Славке. Потому, что не мог он в этом деле оказать помощь. Да в таких делах никто уж помочь не может.

— Та вредная старуха Ольга, она же ж моею невестой была. — Старик хлопнул себя рукой по боку.

— Какой я дурак был… Пела она, Ольга, дюже красиво. Голос у нее такой замечательный, изнутра… — И все еще сердито, но уже тише, добавил: — Меня Серафина от нее отвела… Вот это ж была девка, моя Серафина…

На берегу двое бородатых рыбаков толкали в море смоляную лодку. Они замахали старику. Закричали:

— Дед Власенко, кончай сторожбу! Пошли крючья ставить. И хлопца бери. Бригаду организуем.

На шеях у рыбаков — женские косынки. Брюки подпоясаны обрывками сети. На ногах — брезентовые чулки до колен и кожаные постолы.

Старик отвернулся, стал кашлять от дыма.

— Может быть, сходим, дед Власенко, — вдруг сказал Славка. — Может, поймаем, чтобы та старуха язык прикусила.

Дед прохрипел:

— Куда тебе, хлопец. Ты для этого дюже хрупкий, как камышина… Видишь? — он кивнул в море на рыбаков. — Рыбаки же чисто разбойники. Рожи от комаров пораспухли, все в смоле, только усищи топорщатся…

— Да и я тоже. Какой я нынче рыбак… — Он показал руки с искривленными, раздутыми в суставах пальцами. — Сейчас, хлопец, техника… — Старик усмехнулся вдруг. Покачал головой.

— В молодости я белугу в четыреста килограммов один на один взял. Одной икры восемьдесят кило. И сейчас еще об этом старики говорят. Потому что не всякому рыбаку так случается… Рыбак в одиночку взять рыбину в сто килограммов может, а если больше — уже вдвоем.

Они подошли к затону.

Старик ушел со своим сменщиком, таким же старым, в книге расписываться. Пока они в сторожке курили, Славка смотрел в море. В горячее сверкание солнца, в даль, которая кончается на горизонте для глаз, словно прячет свою обширную тайну от всех неподвижных и нелюбопытных.

На свае, неподалеку от берега, сидела девчонка с удочкой. На ней были мальчишеские вельветовые штаны, белая косынка с голубым горохом и красная кофта. Она сидела как раз на дорожке, проложенной по воде солнцем.

Славка устроился на скамейку возле ворот. Старик Власенко вылез из сторожки, тоже принялся смотреть в море. Они долго молчали и, наверно, думали об одном, потому что старик отвернулся, словно его подслушали, когда Славка сказал:

— Дед, а мы не будем большую ловить. Наловим маленькой. Удочками.

— Чи я курортник какой? — засопел старик. — Меня рыбаки с той тросточкой увидят, по всему морю смех побежит, аж до Турции… Удочкой… — ворчал старик. Он сердился и сам себя распалял. — Чи мне колхоз пайка не дает? Чи я другого чего не могу? Я, может, в колхозе главным консультантом сейчас значусь. И общественную должность справляю. И затон сторожу… — Он вдруг закричал, широко раскрывая усатый рот:

— Не слухай ту старую ведьму! Ольгу! Я для государства рыбы наловил поболе, чем она воздуху надышала! — Старик долго шевелил губами. Бросал на Славку сердитые взгляды: