Уве Кант - Путешествие из Нойкукова в Новосибирск

— Ребя! Гляди! Отличник к нам явился! — сказал один из мальчишек.

— Угадал, — сказал Юрген. — Оценка правильная и соответствует действительности. Если вы уступите мне койку, я всем продиктую открытку домой. Шестьдесят четыре разных у меня в запасе. Усекли?

— У нас мест нет, — сказал один светловолосый.

Но ему сразу возразил тот, который разглядел в Юргене отличника:

— Нет, есть. Койка Якова Домко свободна.

— Как же это случилось? — спросил Юрген. — Где же вы потеряли старого, доброго Домко?

— Родители за ним приехали. Тетка из Билефельда у них гостит.

— Ай-ай-ай! Какая добрая, хорошая тетка! Нежданно-негаданно вдруг взяла и приехала! Хорошие тети живут в ФРГ. В ФРГ живут хорошие тети… Может, мне вашего учителя спросить?

— Вон он, видишь, в боксерской стойке.

И впрямь неподалеку молодой человек в спортивной майке прыгал вокруг рыжего парня, как обычно прыгают боксеры.

— А зовут?

— Никель.

— Вы сами-то откуда?

— Из Любенау.

— Как же вы дальше-то будете жить? — сокрушенно спросил Юрген. — Ваш Шпреевальд скоро совсем засыплют: дыни будут разводить. Плантация дынь. Понятно?

Кое-кто из ребят рассмеялся, но только очень немногие. Юрген быстрыми шагами направился к учителю. Тот сучил кулаками около носа своего партнера, приговаривая:

— Чемпион набирает очки. Его левая прямая обеспечивает ему успех…

— Извините, — сказал Юрген, все еще находясь под впечатлением решительных слов чемпиона, успешно защищающего свой чемпионский титул.

— …и во второй раз гонг спасает претендента от нокаута, — проговорил учитель. — И вы желаете?

— Не представится ли у вас возможности, — сказал Юрген, — понимаете…

— Представляется. Весь первый этаж в нашем распоряжении, — ответил учитель. — Помолчать можешь?

Ночью на небесах, должно быть, приняли новое решение относительно метеорологических условий. Когда Юрген пришел на пляж, с севера дул беспокойный холодный ветер и взбивал небольшие волны. Несколько туристов-моционщиков (ранние пташки) стойко топали по прибитому волной песку. А пришедшие принимать солнечные ванны с недоумением поглядывали на резко изменившийся пейзаж, прижимая к груди свои пледы и простыни. Дежурные пловцы, члены спасательной службы, встретили крепкую волну с обычным для них хладнокровием — подняли сигналы штормового предупреждения и исчезли. Купаться запрещено!

Вот так и всегда. Во-первых, купаться в Балтийском море можно хорошо, только когда волны. Во-вторых, когда волны, купаться запрещено. Всегда так!

— Но мы поборемся с штормом, без страха ринемся в бушующую стихию! — проговорил Юрген, это отчаянное дитя суши.

Быстро раздевшись и не успев еще замерзнуть, он плюхнулся в воду, прежде чем появились предостерегающие сигналы разума. Так всегда и бывает: сначала человек плюхается в воду, а потом уже разумно рассуждает. Как хорошо! Как все просто! Ведь вдруг тебе уже восемьдесят стукнет, а ты еще ни разу не купался в штормовом море! Дорогие мои, так ведь тоже нельзя! И Юрген бросился в пенящийся прибой, нырял, как тюлень или дельфин, взмывал на гребень волны, летел вниз, пыхтел, кряхтел, отдувался, даже закричал, как чайка, и заревел:

— «Воде скажи спасибо, коль чисто все и любо!»

И все время Юргена не покидало ощущение, будто кто-то восторженными глазами следит за ним. Неотступно следит за одиноким безумным пловцом…

И действительно, зоркие глаза следили за одиноким безумным пловцом. Он еще только вошел во вкус, как раздался свисток и чей-то предупреждающий крик. На пляже появились два долговязых типа. Одного из них Юрген сразу окрестил Свистуном, а второго — Крикуном. Но махать они махали в унисон. Он тоже приветливо помахал им, высунув руку повыше из воды, и тут же нырнул в зеленую бушующую стихию. Когда он вынырнул, Свистун, должно быть чувствуя себя превосходно в этой самой стихии, подплыл уже довольно близко. Тут-то выяснилось, что он умеет не только свистеть, но и говорить.

— А ну-ка, дружок! — сказал он.

Никогда подобные обращения не нравились Юргену, и он отплыл подальше. Однако Свистун оказался из хватких. Он схватил руку нелегального безумца-пловца, сдавил ее силой в 120 атмосфер и не отпускал до тех пор, покуда оба не обрели твердой почвы под ногами. И если честно признаться, то и здесь он не отпустил Юргена. Говорить он хоть и умел, но почти не пользовался своим даром. Только еще один раз сказал: «Ну-ка, дружок!» Но зато Крикун, как и следовало ожидать, был более велеречив. Похожий на своего товарища, словно это были два гребца из одной команды, Крикун сказал:

— Ваше безответственное поведение ставит под угрозу и вас и других. Неужели вы думаете, что мы заинтересованы рисковать жизнью из-за вашего легкомыслия? Вам, должно быть, неизвестно, сколько человеческих жизней уносит каждый год подобная безответственность?

Свистун тоже переключился со знака восклицательного на знак вопросительный. Он спросил:

— Ну, как, дружок?

— Я, конечно, сознаю, но это же так весело.

— В штормовом море ничего веселого нет. Нам, например, совсем не весело выуживать ваш посиневший труп из воды. Совсем не весело.

Понятно, что это был невеселый человек.

— Забирайте вещи и следуйте за нами.

— Куда это?

— На лекцию.

Что ж Юргену было делать? Удрать? Или дать обоим по физиономии? А может быть, намекнуть, что перед ними не кто иной, как смотритель дамб и плотин?!

Юрген подобрал с земли свои вещи, и они гуськом зашагали к станции спасения на водах.

Свистун предупредительно открыл перед ними дверь. При этом ему, должно быть, пришло на ум еще одно слово, и он сказал:

— Так-то, дружок!

Он мог бы сказать что угодно. Мог бы даже запеть арию Фигаро или подпрыгнуть козликом — Юрген ничего не слышал, ничего не почувствовал, не ощутил ничего на вкус, сейчас он только видел!

На неком подобии больничной койки, где обычно откачивали полуутопленников, поджав по-портновски ноги, сидела юная поэтесса и гитаристка Сусанна Альбрехт.

Загорелая, в белоснежном свитере с воротником гольф, она являла собой картину прелести и очарования.

— Юрген! Чудила! Это ты? — сказала она, небрежно отложив гитару. — Ты как сюда попал?

— На лекцию, — ответил он. — Ты тоже?

— Су! Ты еще скажешь, что мы твоего маленького братика поймали? Вы что, друг друга знаете? Откуда? — спросил Крикун.

— Дружок… дружок… — скептически произнес Свистун.

— Еще чего! Мы в одну школу ходим, — сказала Сусанна.

…Он сидел на обочине тротуара и то и дело поглядывал на почтовый ящик на противоположной стороне улицы. Он удрал. Удрал со спасательной станции, из этого чисто побеленного логова, где некая поэтесса и гитаристка предала его, обменяла на одного Свистуна и одного Крикуна. Не то чтобы они хотели его обидеть в этом самом логове. Нет, нет! Шумно, весело встретили его. Правда ведь, они ходили в одну школу, а теперь вот встретились здесь, да еще при каких обстоятельствах! Ни о лекции, ни о выговорах не было и речи. Свистуна звали Майк, Крикуна — Бодо, а поэтесса отзывалась на кличку Су. И его дружелюбно похлопывали по плечу, нежно тыкали в бок и даже сразу чаю принесли с одной-единственной капелькой рома. И тут же выпили за такую своеобразную встречу. Да, да! Но как-то ему все же удалось удрать. Спасатели, и Майк и Бодо, совсем не удерживали его. А прекрасная поэтесса Су сделала небрежное движение рукой…