Иван Падерин - Сквозь огонь

— Торопись, торопись, Александр Иванович! Командир полка будет рад. Теперь снова заживем! — И, с радостью уступая Фомину дорогу, разведчики пятились до ближайшего колодца, чтобы разминуться.

После короткого доклада командиру полка о выполнении задания Фомин спросил о Косте.

Титов долго молча скручивал и раскручивал тесемку из бинта, затем посмотрел в глаза Фомину и, как бы не замечая его возбуждения, бережно положил свою большую бледную ладонь на колено Александра Ивановича.

— Ушел… и не вернулся.

Зернов проник на нейтральную полосу, затем в блиндаж комендантского взвода.

За эти дни, видно, много раз взрывы мин и снарядов встряхивали блиндаж. Двери были распахнуты, отдельные стойки перекосило, на столе, где лежали Костины тетради, был толстый слой пыли.

Осветив фонариком стопку учебников, сложенных Костей на полке, Зернов вспомнил слова учителя Фомина о том, что самый большой подвиг ребенка в таком возрасте, как Костя, это отличная оценка по русскому, по математике, по истории и другим дисциплинам. Значит, надо таких ребят звать не на фронт, а в школу и там готовить их к трудному ратному подвигу.

Луч фонарика остановился на тетрадях. Теперь Зернов заметил на запыленном столе следы птичьих лапок. Это были следы голубя. Доклевав оставленную Костей крупу, он забился в свой угол. Зернов взял его в руки. На лапке голубя была записка, которую Костя писал в воронке.

Рисунки, надписи, знаки… По ним можно было понять только одно: Костя действительно пробрался за передний край, обнаружил большое скопление вражеских сил, но где, в каком направлении — загадка! «Ах ты, Костя, Костя! Опоздал я отобрать у тебя голубя», — горько признался самому себе Зернов.

Тяжелые думы о Косте, о его судьбе и о судьбе многих-многих детей, у которых война отобрала самое дорогое — родителей, болью сжимали сердце бронебойщика.

Возвращаясь в полк, Зернов будто забыл, что находится на нейтральной полосе, и попал под обстрел. Где-то сбоку треснула мина. Взрывная волна отбросила его в канаву.

В санитарной роте Зернов, придя в сознание, почувствовал, что с него снимают сапоги и фуфайку.

— Стойте! Осторожно! — закричал он.

— Видно, еще в грудь ранен, — сказал санитар, расстегивая воротник, а другой принялся ножницами резать гимнастерку и тельняшку.

И вдруг возле сердца, под гимнастеркой, что-то забилось. Санитары посторонились, приглашая врача.

— Голубь! И записка…

— Это от Кости, отнесите командиру, — попросил бронебойщик.

Косте хотелось есть, пить, от усталости кружилась голова, но он не останавливался. Он полз обратно по трубе к своим.

В темноте, наталкиваясь на какие-то перегородки, проваливался в колодцы и наконец понял, что ползет не по той трубе, по какой пробирался вначале. Заблудился…

Лишь к утру ему удалось найти люк и вылезти на поверхность. Тут он наткнулся на огневые позиции минометчиков своего полка и обрадовался: вот я и дома.

Но что это такое? Минометы разбросаны, плиты перевернуты, и ни одного живого человека!

Спрятавшись в канавку, Костя заметил, как к разбросанным минометам подошли два фашиста. Они почему-то наставляли автоматы в землю и стреляли. После одного такого выстрела перед ними поднялся человек, постоял, замахнулся кулаком, но ударить не успел. Фашист выпустил ему в грудь целую очередь.

«Звери, они добивают раненых минометчиков!..»

А где-то там недалеко, в заводской ограде, без конца строчили пулеметы, автоматы. Слышались взрывы гранат, иногда доносились выкрики.

«Где же теперь наши?» — И, подождав немножко, Костя пополз к тому минометчику, что поднимался перед фашистами: может, он еще жив.

— Дядя, дядя, вы слышите? Это я, Костя, не бойтесь, — шептал он лежащему минометчику, губы которого чуть-чуть вздрагивали. Минометчик будто что-то хотел сказать, но не мог, боялся. Нет, он был уже мертв.

Осмотревшись, Костя только теперь увидел, что возле каждого миномета лежат убитые. Сейчас ему хотелось настроить хотя бы один миномет и начать крошить фашистов с тыла. Но как это сделать? Переползая от миномета к миномету, он пытался найти хотя бы одного живого минометчика, пусть даже раненого, но чтобы он только сказал, как настроить миномет.

Возле ящика с минами он вдруг услышал глухой стон. Кинувшись туда, Костя увидел знакомого старшину, который выдавал ему гимнастерку, брюки и пилотку в первый день прихода в полк.

— Товарищ старшина, товарищ старшина, это я, Костя…

Старшина приподнял голову, и из его рта хлынула кровь. Он тоже хотел что-то сказать, но послышался только хрипящий стон.

— Молчите, молчите, — шептал ему Костя. — Я сейчас вам помогу, у меня есть бинт…

Старшина, будто не слыша его шепота, поднялся — и к миномету: он видел, чувствовал, что фашисты наступают в сторону штаба полка, и, видимо, хотел ударить по ним из миномета, но не смог. Наклонился, чтоб установить прицел, и упал вниз лицом. И только теперь Костя заметил, что спина у старшины в темно-красных пятнах. Он будто лежал на ветке со спелыми вишнями и, раздавив их, испачкал фуфайку. Это были пулевые пробоины.

— Они вас в спину ранили…

Старшина еще раз приподнял голову. Из его груди вырвались шипящие звуки: «Прицел три, правее ноль пять…» А что дальше, Костя не понял.

Затем старшина взглядом подозвал Костю к себе и прошептал в лицо:

— Уходи отсюда, они скоро опять придут. Уходи…

Загремел залп «катюш», и Костя чуть не бросился на берег оврага, чтоб посмотреть — где будут рваться снаряды. Ему казалось, он был даже уверен, что сведения, которые он послал с голубем, дядя Володя уже передал артиллеристам за Волгу и те наносят теперь удар по самому большому скоплению фашистской пехоты. Однако первые же взрывы и поднявшиеся огненные клинья разочаровали его: они бьют не туда, надо левее, ближе к той воронке, где сидел… Все перепутали. Как же так? Неужели им непонятно, куда надо бить? Эх, выпалят все снаряды, а самой главной группы не разобьют. Тогда мне отсюда не вырваться…

Но вот загремел второй залп. Снаряды стали рваться ближе, но все же не там, где хотел Костя. И в это время мимо убитых минометчиков побежали фашисты. Они словно боялись мертвых минометчиков, бежали стороной, без остановки.

Прижавшись к умирающему старшине, Костя вдруг почувствовал себя жалким и беспомощным. Если бы он знал, как пользоваться прицелом миномета, если бы он умел делать сложные вычисления по шкале прицельного приспособления, если бы ему были известны правила стрельбы по закрытым целям, он бы не ушел от миномета и хлестал бы по удирающим фашистам до последней мины, он бы отомстил за все!

— Они снова придут… Уходи, уходи вон туда, — повторил минометчик, показывая рукой на отлогий берег, по которому извивалась глубокая траншея.