Жоржи Амаду - Где пальмы стоят на страже...

— Из первой серии, сеньор? — спросил Беппино, словно громом пораженный.

— Из первой…

— Точно? Быть не может!

И, забыв важного клиента, вылупив глаза, Беппино подбежал к говорившему:

— Дайте взглянуть, сеньор…

Вытащил из кармана грязной курточки лотерейный билет, сверил номер и обернулся к Шелковой Рубахе:

— Я сейчас вернусь, сеньор доктор!

И опрометью бросился из салона, к вящему испугу всех присутствующих, глухой к воплям хозяина:

— Мамма миа! Куда ты, поганец?

Задыхаясь, мальчик влетел в дверь банка. Кассы были еще закрыты. До начала операций оставалось больше часу. Нервничая, теряя терпение, сверяя каждые пять минут свой билет с номерами, выписанными на черной доске, Беппино никак не мог поверить в свое внезапное счастье. Четыре тысячи… Он быстро прикинул в уме, поконсультировался с двумя-тремя людьми, случившимися рядом, перепугался — не напали бы грабители.

— Никому ни словечка!

И каждую секунду щупал карман — там ли еще билет. Мятая бумажка, и всего-то ничего — а приятнее на ощупь, даже чем ботинок Шелковой Рубахи.

Трудно было свыкнуться с этой мыслью. Невозможно просто! Не может он выиграть четыре тысячи! Это — вроде как чаевые ста тысяч мальчишек — чистильщиков сапог за несколько лет работы. Он ходил взад-вперед, как зверь в клетке, снова и снова подсчитывая свое невиданное богатство.

— Ух ты! Я себе лаковые сапоги куплю!

Но при мысли о сапогах, он вспомнил о салоне, где ждал его сам доктор Шелковая Рубаха. Надо бы вернуться. Время-то есть… Ну а вдруг он потом опоздает? Вдруг хозяин, свирепый этот неаполитанец, совсем его не отпустит? Вдруг, когда он придет за выигрышем, будет поздно и придется ждать до завтра? А до завтра билет может затеряться или порваться как-нибудь… Он теперь сам богатый, чего спешить?.. Он решил остаться.

— Да черт с ним, пускай ждет…

А если открыть свой салон для чистки сапог? Это идея. С тех пор, как начал орудовать щетками, Беппино втайне лелеял эту мысль. Иметь собственный салон. Десять чистильщиков, большое зеркало на стене не хуже, чем у того дядьки из Калабрии, на Пятнадцатой улице. Другие пусть попотеют. А он только распоряжаться будет, за прилавком. Чертовски обидно, что ему всего пятнадцать лет. Никто слушаться не станет. Всерьез не будут принимать.

— Я себе шелковую рубаху куплю, вот что…

Вот это да! Только чтоб пофорсить. Когда они все увидят что Беппино тоже в шелковой рубахе ходит, так и его, пожалуй, титулом доктора наградят, а в салоне для чистки сапог, в парикмахерской да еще у шоферо этот почетный титул присваивается только тем, кто хорошо платит и много на чай дает.

Он постучался в окошечко кассы.

— Разве еще не пора?

— Не приставай, парень!

— Да мне, понимаете, следует четыре тысячи получить… сказал Беппино.

— Что? Что ты говоришь?

Человек по ту сторону барьера сделал сладкое лицо.

— Ей-богу, не вру! Когда-нибудь да может повезти человеку… — и мальчик показал счастливый билет.

— Ну, это дело обмыть надо… — сказал человек за кассой, жадно сверкнув глазами.

Беппино молчал, настороженно. Однако ощутил, что вес его в обществе повышается. Почувствовал, что деньги — это сила и власть. Увидел, что мир — у него в руках. И вдруг увидел себя таким, как был и каким никогда раньше не видел, — худенький мальчик с засученными рукавами, руки — по локоть в ваксе, рубашка рваная, перепачканные парусиновые штаны для работы, а под ними — свои, не лучше. И решил, что надо всё это изменить, выбросить эти лохмотья, одеться франтом. Не сходя с места, он торопливо стянул с себя полосатые парусиновые штаны, купленные за шесть мильрейс в магазине подержанного платья, и бросил в канаву. И тут только заметил, что напротив банка тоже есть салон для чистки сапог. Новая мысль пришла ему в голову — начистить сапоги. В кармане у него оставалось несколько монет — чаевые за последние дни. Одно кресло в салоне было свободно… Он колебался, внезапная робость овладела им. Никогда в жизни не выступал он в роли «клиента»… И ведь на нем еще было его старое, жалкое платье… Но страстное желание испытать новое для него ощущение своей значимости оказалось сильнее. Он направился к свободному креслу. Негритенок, товарищ по профессии, взглянул на него в изумлении:

— Эй! Тебе чего?

Беппино почувствовал зараз унижение и ярость:

— Как это чего?! Сапоги почистить!

Негритенок в сомнении покачал головой, глядя на старый, грязный, весь в заплатах, с отставшей подошвой ботинок, какие называют «крокодилья пасть».

— Ну же! Мне некогда! Чего раззевался! Будешь чистить или нет?

Негритенок — он не раз видел этого толстогубого, сонного мальчишку — взял щетку и с видом глубочайшего презрения принялся чистить нищий башмак. Беппино уже раскаивался: сделал глупость. Завтра надо будет вернуться сюда, чтоб этот нахал увидел, кто он такой, в дорогих сапогах вроде тех, что он видел в витрине на проспекте Сан-Жуан, подошвища чуть не в полметра толщиной, как Шелковая Рубаха носит. Он ничего не сказал негритенку. Даже не разбранил за плохую работу — низший класс, он-то знает технику! Но, расплачиваясь, с жадным удовольствием высыпал в руки испуганному негритенку всю мелочь, какая у него оставалась, — на чай, хоть сам никогда таких чаевых не получал, разве что один раз, под Новый год…

…Денег Беппино даже не стал считать. Душа у него рвалась из тела, хотелось бегать, смеяться. Он вспоминал потом, что, кажется, подпрыгнул, раскинув в воздухе черные от ваксы руки, как крылья. Кажется, все вокруг смотрели на него. Он испугался — а вдруг нападут да отымут деньги. Выбежал на улицу. Увидел спешащих куда-то прохожих. Гора денег лежала у него в кармане. Ему хотелось схватить кого-нибудь за руки своими перепачканными ваксой пальцами, остановить, крикнуть, что у него есть четыре тысячи. Что делать? До сих пор он еще не думал, что ему делать. Было уже около шести. Магазины скоро закроются. Быстрее молнии он влетел в ближайший, бельевой.

— Что тебе нужно?

— Галстуки… Рубашки…

— Подешевле?

— Нет! Подороже! Самые лучшие!

— За двенадцать, что ли?

Продавец указывал ему на простенькие ситцевые рубашки. Беппино проглотил это оскорбление, обвел блуждающим взглядом прилавок.

— Вон ту.

— Да она 120 стоит!

— Дайте вон ту.

Продавец колебался:

— Но…

— Я заплачу! У меня есть деньги! — сказал Беппино гневно и торжествующе.

И, засунув руку в карман, вытащил пачку банковых билетов. И сразу его как стрелой пронзило: этот продавец подумал, что…

— Нет! Я не украл, нет! Это мои деньги!

И доверительно:

— Мои! Я в лотерею выиграл…

Продавец иронически пожал плечами.

Новый приступ гнева охватил Беппино: