Макс Бременер - Пусть не сошлось с ответом!.. Присутствие духа

Он стал вспоминать товарищей, стоявших у истоков национал-социалистского движения, знавших лишения и невзгоды, - тех, кто привел Гитлера к власти. Казалось, он говорил теперь не для гостя - для самого себя, почти бормотал… И внезапно запел - громко, властно, как бы зная, что запев подхватят десятки голосов:

Нет, это он не запел, а показал, как пели. С каким чувством, как вдохновенно пели тогда, в тридцатые, они, нынешние «старики».

А гость подтянул - впервые Воля услышал его голос, - и вместе, старый фашист с молодым, дружно допели куплет:

Допоздна длился разговор за стеной. Фашисты строили планы на ближайшее будущее. Молодой сразу же после победы мечтал вернуться в Германию, он рассчитывал, что уже к Новому году окажется дома. А майор отвечал, что и он мечтает о доме, но если немцы установили в Европе Новый порядок, то должны быть там, где этот порядок нужно поддерживать и укреплять. В этом он, в частности, видит свой долг…

Наутро Воля пересказал Бабинцу беседу немцев от начала и до конца.

- Они так рассуждают, будто… в общем, можно подумать, знают точно, что победят, - добавил он от себя, не глядя на Бабинца.

- Так и рассуждают, - подтвердил Микола Львович. - Им из-за этого, когда начнутся у них поражения, будет тяжелее.

Он произнес это спокойно, и Воле вспомнился Бабинец у калитки дворика Грачевского, когда до вступления фашистов в город оставались минуты. «Вперед-вперед! - скомандовал ему тогда, издеваясь, Грачевский. - Воюй!» А Бабинец отвечал, как бы обнадеживая: «Я повоюю» - и на мгновение вскинул костыль так, как берут наизготовку винтовку…

- Так, - сказал Микола Львович и поглядел на невеселого Волю сначала сбоку, а потом в упор. - Ослаб ты не слишком? Помочь завтра нужно будет багаж дамочке поднести. До станции не по силам тебе, конечно, поэтому…

- Почему ж? - обиделся Воля.

- …доволоки до конца Риттерштрассе, а там она тебе заплатит, поблагодарит, сама немного понесет, да тут Леонид Витальевич к ней: «Позвольте вам помочь!» И враз у ней чемодан отнимет и потащит и того не покажет, что тяжело… - Бабинец поднял палец. - А ты за ними следом пойдешь на всякий пожарный случай. И я тоже по другой стороне улицы ковылять буду. - Приглядеть надо ж, чтоб не украли…

- Тяжелый, значит, чемодан? - небрежно переспросил Воля.

- Пуда два. А тащить его надо как легонький, будто шелк в нем да крепдешин, платья да юбки!

- На самом-то деле в нем что?

- Другое, - веско ответил Бабинец и, увидя вошедшего Леонида Витальевича, довольно проговорил: - Вовремя! Минута в минуту! Здравствуйте!

- Аккуратность - вежливость королей, - ответил Леонид Витальевич с печальной улыбкой. - Здравствуйте…

- По сведениям из немецких источников, - заметил Микола Львович, кивая на Волю, - Гитлер думает на днях закончить войну. Уж ихние офицеры прикидывают, куда им после победы податься. Москву не слушали?

- Непременно слушал, - ответил Леонид Витальевич, удивляясь почти шутливому тону, в каком Бабинец упомянул о Гитлере и офицерах.

- Что? - спросил Микола Львович.

«Добрые вести вытягивать не пришлось бы», - подумал он.

- В сводке - ничего утешительного. Но в голосе диктора - присутствие духа. И самое дорогое, конечно, что «Говорит Москва…» - Он помолчал. - Сводку я записал. Но распространять ли ее… я не уверен.

- «Не уверен»… - задумчиво повторил Бабинец, как будто это было главное из сказанного учителем. - Да. Так-то. Мы с вами тут толковали - помните, наверно? - о том, чтоб досадить немного немецкой пехоте…

- Как же, как же, - перебил Леонид Витальевич, показывая, что не забыл и готов.

- Потрудиться нужно будет завтра. Я сейчас объясню все. Удача, между прочим, зависит от большой нашей точности, аккуратности - «вежливости королей», так, что ли, вы выразились?.. Если так, будем завтра взаимно вежливы, как в магазинах до войны писали…

На улице было малолюдно, и Бабинцу не стоило большого усилия держать в поле зрения франтоватую молодую женщину и Волю, несшего чемодан чуть впереди ее. Микола Львович следовал за ними не по пятам, а в отдалении, но хорошо видел, что все пока что идет наилучшим образом: Воля вполне сходил за мальчишку, рыщущего по городу в поисках заработка, торопящегося получить свою мзду; молодая женщина походкой, осанкой, безразличной к нищете вокруг франтоватостью напоминала приятельницу фашистского гебитскомиссара, певшую до войны в фойе паркового кинотеатра «Гигант» перед вечерними сеансами. Точно там, где было условлено, женщина отобрала у Воли чемодан, брезгливо сунув ему какую-то мелкую купюру («Натурально!» - восхитился про себя Бабинец, не знавший за этой подпольщицей способностей артистки), и дальше целый квартал несла чемодан сама, пока Леонид Витальевич, явившийся из-за угла, с церемонной настойчивостью не предложил ей свою помощь…

И дальше все шло как по маслу: груз приближался к станции, и человек, не известный ни Воле, ни Леониду Витальевичу, но известный Бабинцу - партизанский разведчик из неблизких отсюда лесов, - ни разу не имел случая вмешаться. Незамеченный ни одним из участников операции, он исчез, едва только чемодан с миной был передан проводнику поезда…

К вечеру, в семидесяти километрах от города, на двухколейном железнодорожном мосту, тщательно охранявшемся немцами, проводник должен был выбросить мину из тамбура на рельсы. Бабинец знал это, а Леонид Витальевич и Воля - нет, но, возвращаясь от станции в город, Микола Львович шепнул Воле, что миной, которую он тащил, будет вечером взорван мост, до зарезу нужный фашистам. И хотя до вечера оставалось еще несколько часов, Воля пришел в такое воодушевление, как будто мост сейчас, при них, взлетел на воздух и, распадаясь на лету, рухнул на землю.

Он толкнул в бок Бабинца и, подмигнув, совсем по-ребячьи показал ему, как важно, на всех парах - пых-пых-пых! - мчит паровоз к мосту и как потом ошалело силится затормозить перед пропастью. Микола Львович, помнивший и о том, что самодельные мины не всегда срабатывают, и о том, что проводник немецкого поезда, к сожалению, не произвел на него впечатления твердого, антифашиста, все-таки не нашел в себе сил оборвать преждевременное Волино торжество и веселье. Как мог, он разделил его, и они вместе радовались тому, что могло произойти вечером, как тому, что произошло уже или, по меньшей мере, должно было произойти. И смеялись над фашистами, которых здорово провели. Смех у Воли был лихой, чуть хмельной.

А Леонид Витальевич, идя рядом, глядел на них строго, с каким-то даже, почудилось Миколе Львовичу, сожалением, как будто печальный скрытый смысл виделся ему в их преждевременном торжестве…