Анатолий Алексин - Чехарда. Повести

Я его понял.

«Нет безвыходных положений!» — говорил он мне раньше. Но сейчас оно было передо мной: безвыходное положение. Разве я мог упросить Ивана? Уговорить?..

«Если бы он переехал к нам, на второй этаж, хоть на время, — думал я. — Просто так, чтобы попробовать… Он бы остался. Я бы все сделал, чтобы ему там понравилось. Я бы все сделал… Все!..»

— Вы уезжаете прямо сегодня? — спросил я.

— Почему «вы»? Я еду один.

А я и спрашивал про него одного…

Раньше мне казалось, что мы с Иваном будем друзьями, что бы там ни случилось! Что бы ни произошло…

Но только не это .

Это вообще казалось мне невозможным. Ну, как если бы мама сказала вдруг: «Я встретила другого мальчишку. Он лучше тебя. Теперь он будет моим сыном».

— Людмила поймет, — сказал Иван. — Конечно, со временем. А как быть с отцом? Ему нельзя говорить. И матери тоже. Я сам к ним привык. Нарочно продлил командировку еще на полгода. Чтоб отец совсем уж поправился. Ты подготовь их. Так, постепенно…

— Как… подготовить?

— Нет, ты не думай, что я собираюсь взвалить на тебя все это. Я сам все скажу. Но не сейчас. Сейчас не смогу. Когда отец забудет про сердце… тогда… Отвлеки их немного… подготовь. Этим ты мне поможешь. Как мужчина мужчине. Ведь ты уже совсем взрослый!

— Какой же я взрослый ?

— Теперь должен им быть! Ты и сам ведь хотел…

Часа через полтора я возвращался домой. Первый раз в жизни я должен был подняться к нам на третий этаж взрослым, совсем взрослым. Я никогда не думал, что это так трудно…

Отрицательный результат исследования опухоли — это для больного результат положительный, а положительный — результат отрицательный. Такая путаница в медицинских определениях почему-то очень забавляла двух девушек, лежавших рядом со мной в палате онкологического отделения, — Иришку и Маришку. Вернее сказать, они не лежали, а чаще всего сидели на неприглядных, старомодно-металлических больничных койках. Они ждали… Но не результатов исследований, как все остальные, а телефонных звонков. Лишь только в коридоре звонок раздавался, они стремглав, иногда наталкиваясь друг на друга, что тоже их веселило, мчались к столику дежурной сестры… Звонки поклонников сокращались прямо пропорционально сроку их пребывания в больнице. Но они продолжали вскакивать, пока могли…

Молодой организм на все реагирует стремглав — и на злокачественные заболевания тоже. Иришки и Маришки давно уже нет — результаты анализов оказались «сверхположительными»: болезнь называлась саркомой. Я, в те незапамятные дни почти их сверстница, прожила уже три их жизни: мой анализ был отрицательным. И эта мысль часто саднит мне душу. Словно я в чем-то виновата перед их оборвавшейся стремительностью и наивно неудержимой жаждой жизни. Но сейчас та цепкая мысль действует на меня по-иному. Она не только ранит, но и успокаивает меня. Успокаивает? Это неточно. Лишает страха!.. Я не отвожу глаза в сторону ни от своей болезни, ни от своих воспоминаний. Ни от всего того, что я наконец поняла. Наконец и до конца. Кажется, до конца…

В каждом детском саду есть младшая группа. Младшие среди младших! В такой именно группе мой сын Валерий впервые влюбился. Этот первый раз оказался для него и последним. Но все же бесповоротно он утвердился в чувстве, когда младшая группа успела стать средней.

Помню, в тот день был праздничный утренник… Он состоялся под вечер, после «тихого часа», называвшегося некогда «мертвым». Позже кто-то сообразил, что в этом названии отсутствует жизнерадостность, столь необходимая детям. Лидуся Назаркина исполняла на празднике Красную Шапочку. Если бы можно было одновременно выступить и в роли Серого Волка, Лидуся бы выступила. Она бы добилась этого, доказав, что Волк вполне может заговорить и девчачьим голосом, притворяясь, допустим, не Бабушкой, а Красношапочкиной подругой. Лидуся уже тогда умела придавать логичность и естественность даже самым неестественным поступкам, если они ей приносили успех. Я еще не могла догадаться, что эти ее качества определят со временем качество всей моей жизни. Исполнять главные роли было ее призванием. Я поняла это сразу, как только Лидуся пришла в детский сад, где я называлась заведующей.

— У нас три младшие группы, — сообщила я. — Первая, вторая и третья…

— Хочу в первую, — сказала Лидуся.

И я, взглянув на ее родителей, согласилась. Хотя педагогический долг повелевал возразить. Но глаза родителей взывали ко мне, умоляли — и я не смогла отказать.

Раньше Красных Шапочек и Снегурочек у нас неизменно исполняла Сонечка Гурьева. Но Лидуся произвела бескровный переворот. Она и впредь никого силою не свергала. Просто, натолкнувшись на ее характер, премьеры и премьерши детского сада подавали в отставку. Первой подала Сонечка Гурьева.

Но умный правитель, одержав победу, должен быть милостив: ему ли бояться поверженных? Лидуся при каждом удобном и особенно неудобном для нее случае пригревала Сонечку Гурьеву, милосердно покровительствовала всем подавшим в отставку: она-де возвысилась над ними не потому, что желала этого, и как бы не по своей воле, а исключительно по бескомпромиссной воле честного состязания.

Произнося «детский сад», мы делаем смысловое ударение на слове начальном и не задумываемся над смыслом слова последующего. Оно предполагает, что сообщество малышей — некий сад, а сами дети — цветы этого сада. Нет, не всегда цветы… От душевной неопытности, не предвидя последствий, они порой корят за физические недостатки, в которых человек неповинен, и за те поражения, в которых он тоже не виноват. Сонечка отошла в сторону — и именно тогда ее стали дразнить «вылезалой». Того, кто не только стремится к первенству, но и обладает им, обычно не дразнят.

«С жестокой радостью детей…» — писал великий поэт. Такое наблюдение могло бы принадлежать и выдающемуся педагогу. Хотя великие поэты, я думаю, — и педагоги великие… Или, скорее, учителя!

Испытав жестокость несправедливости, Сонечка с непривычки заболела. А я поняла, что Лидусин характер способен создавать и на младенческих безмятежных дорогах аварийные ситуации (хотя по сравнению со мной Сонечка отделалась легким ушибом).

Лидуся была третьим ребенком в семье Назаркиных. Но и единственным, потому что обе первые дочери умерли. Они ушли из жизни, не успев по-настоящему войти в нее, не научившись даже ходить. Поэтому Лидуся должна была, по мечте Назаркиных-старших и по их убеждению, все получить за троих. Это стремление — опять-таки вопреки педагогике! — у меня не вызывало протеста. Я считала его если не законным, то, во всяком случае, закономерным.

Когда заботы щедры, важно, кому они достаются, на чей характер помножены. Бывает, ребенок таким заботам сопротивляется. Но Лидуся сопротивления не оказывала…