Борис Никольский - Дети до шестнадцати

Официантка поставила перед нами вазочки с мороженым, сифон с водой, два стакана.

- Папа, - сказал я. - У тебя неприятности?

- Нет, откуда ты взял?

- Я же вижу.

Он промолчал.

- Почему ты не хочешь сказать? Что случилось?

- Пока ничего.

- Почему пока?

- Потому что надо дождаться, когда кончится серия опытов. Тогда будет видно.

Я облегченно вздохнул. Почему-то я был уверен, что от этих опытов, суть которых не очень-то и понятна непосвященному человеку, вряд ли может зависеть что-нибудь особо серьезное.

Вот раньше - дело другое. Я читал, например, как Мечников, чтобы доказать свою правоту, проглотил холерных вибрионов. Это было здорово, это было геройство! А теперь что…

«Берем один нерв, кладем его в раствор, потом раздражаем нерв электрическим током. Результаты записываем. Берем другой нерв, кладем его в другой раствор, затем раздражаем электрическим током. Результаты записываем. Берем третий нерв, кладем его в третий раствор…» - так однажды рассказал мне об этих опытах лаборант Миша.

- И сколько же раз? - спросил я.

- Может, десять, а может, и сто, когда как, - ответил он.

. .. Возле кинотеатра отец уже не спрашивал меня: «Зайдем?» Мы просто переглянулись и направились к кассам.

Мы пристроились в хвост довольно длинной очереди и стали терпеливо ждать, но очередь почти не двигалась.

- Нет, это безнадежно, - услышал я вдруг позади себя знакомый голос.

Я быстро обернулся и увидел Тимофеева. Он стоял вполоборота ко мне и разговаривал с какой-то девушкой. Вот он повернулся, он был совсем рядом, я даже слышал, как зашуршал его синий нейлоновый плащ. Взгляд его скользнул по моему лицу.

«Неужели не узнает?»

Я боялся поздороваться первым. Больше всего мне сейчас хотелось, чтобы он узнал меня. Это же я! Я! Неужели вы меня не узнаёте!?

И вдруг он улыбнулся своей широкой, белозубой улыбкой и кивнул - кивнул мне!

Потом он что-то сказал девушке и стал пробираться через толпу к окошечку администратора.

- Кто это? - спросил отец.

- Это… Тимофеев, - помимо моей воли голос мой многозначительно дрогнул и в нем зазвучали торжественные нотки.

- Аа… - отозвался отец рассеянно. То ли ему ни о чем не говорила эта фамилия, то ли он опять погрузился в свои мысли.

Зато я заметил, как несколько мужчин в очереди с интересом посмотрели на меня, они-то, конечно, отлично знали, кто такой Тимофеев.

Через несколько минут Тимофеев появился уже с билетами, он взял под руку девушку и они ушли.

А мы остались стоять.

Будь со мной Эрик или Вадик, они бы, наверняка, сумели пролезть без очереди, они бы постыдились выстаивать такую очередину. Да и я, конечно, тоже мог попытаться, но я знал, что отец не любит, просто не переносит подобных вещей. Он бы и в кино, наверно, не пошел, если бы я достал билеты без очереди. Такой уж он человек.

И мы продолжали терпеливо стоять в самом хвосте до тех пор, пока над кассой не появилась вывеска: «Все билеты проданы».

И тогда мы пошли домой.

Проходя через двор, я по привычке посмотрел в сторону шестой парадной, но возле нее никого не было. Может быть, ребята разошлись уже по домам, а может быть, ветер загнал их в подъезд…

Но события этого дня еще не кончились. Было уже совсем поздно, и я заканчивал уроки - письменное упражнение по английскому, когда вдруг раздался звонок. Открывать дверь пошел отец, и я услышал, как из коридора донесся голос Галины Аркадьевны:

- Алексей Николаевич, бога ради извините, что я врываюсь к вам так поздно. Но я только на минуту. Просто очень хотелось поговорить с вами.

- Пожалуйста, пожалуйста, - отвечал отец, - совершенно незачем извиняться. Ну, докладывайте, что там стряслось?

- Здравствуй, друг мой Колька, - сказала Галина Аркадьевна, - все учишься? - но сказала она это почти машинально, по привычке, и даже не дождалась ответа, а сразу прошла с отцом в его кабинет и стала что-то рассказывать торопливо и взволнованно.

Отец иногда перебивал ее, переспрашивал или вставлял два-три слова. О чем они говорили, я толком не мог понять - наверно, опять о своих опытах. Несколько раз я слышал, как называли они какие-то фамилии - иностранные и русские, и время от времени среди этих не известных мне фамилий вдруг всплывали две знакомые: Осинин и Колесов.

И снова - уже в третий раз за сегодняшний вечер - ощущение тревоги охватило меня.

«Пока ничего», - сказал мне отец, когда мы сидели в кафе-мороженом. Но почему все-таки «пока»!? Значит, могло что-то случиться? И, может быть, уже случилось, если Галина Аркадьевна пришла к нам так поздно…

А тут еще, прощаясь, она вдруг наклонилась ко мне, обняла за плечи и прошептала в самое ухо:

- Береги своего отца, Колька… Он у тебя очень хороший человек, слышишь?

С чего она заговорила сегодня об этом? И вообще - смешно говорить мне такие вещи! Как будто я сам этого не знаю!

Отец пошел проводить Галину Аркадьевну до автобусной остановки, а я стал укладываться спать. Потом, уже лежа в кровати, я слышал, как он вернулся, как ходит по кабинету. Четыре шага туда, четыре - обратно, от стены к стене, четыре - туда, четыре - обратно…

Сколько же можно так ходить? Я решил, что ни за что не усну, пока он не ляжет. Пусть хоть целую ночь придется лежать с открытыми глазами…

Тикали часы на столике, да раздавались за стеной шаги отца - больше никаких звуков не было слышно в нашей квартире…

Наверно, я все-таки заснул, потому что скрип двери показался мне очень громким. Я дернулся и открыл глаза.

В комнате стоял отец.

- Ты не спишь? - шепотом спросил он.

- Нет, - торопливо сказал я.

Он повернулся к окну и стал смотреть на улицу. По стеклам барабанил мелкий дождь.

- Если бы у тебя был учитель, - негромко сказал отец…

- Если бы у тебя был учитель, - повторил он, - которого ты бы очень любил…

- Профессор Колесов? - спросил я.

- Да, профессор Колесов… Если бы у тебя был такой учитель… Если бы он был для тебя больше, чем учителем… Ты понимаешь меня?

- Да, понимаю, - я тоже почему-то говорил тихо, почти шепотом.

- И вдруг бы выяснилось, что он ошибался…

- Как? - быстро спросил я.

- Да, вот представь себе, вдруг бы выяснилось, что он ошибался. Как бы ты поступил?

- Я не знаю, - нерешительно сказал я. - Я не знаю.

- Вот и я не знаю, - сказал отец.

Я никогда не думал, что большие ученые тоже могут ошибаться. Как же это так?

- Бывают в науке такие случаи, - словно отвечая на мои мысли, сказал отец. - Профессор Колесов, конечно, был очень крупным ученым, настоящим исследователем. Галина Аркадьевна уже рассказывала тебе: в последние годы своей жизни он пытался объяснить некоторые сложные процессы, происходящие в клетке. Процессы, которые пока еще очень мало изучены. И он выдвинул свою теорию - смелую, оригинальную теорию. Я не буду объяснять, в чем ее суть, ты все равно вряд ли поймешь. Да это и неважно. За свою жизнь у Колесова было немало интересных работ, но эта, последняя, была его самой любимой, наверно, он чувствовал, что она - последняя. Одни ученые и у нас, и за границей принимали эту теорию, другие - отвергали. Одни опыты ее подтверждали, другие ставили под сомнение. Короче говоря, чтобы проверить ее, нужна была еще долгая работа, надо было поставить сотни, а может быть, даже тысячи опытов. Сам Колесов не успел закончить свой труд, но он надеялся на нас, своих учеников. И мы провели эти опыты.