Семен Гехт - Три плова

- А! О! Па-па! - кричала она в колодец.

Невнятно откликнулось эхо.

- Как тебя зовут, дядя?

- Семен Григорьевич.

Сафура снова уткнулась в колодец и крикнула:

- Сенон! Гегогара!..

Здесь, показывала она, жили в кельях двенадцать монахов. Они пришли из-за моря, молились огню и брали деньги за вход. Но потом вернулся с войны солдат. Солдат прогнал монахов и сам стал молиться огню и брать деньги за вход. А потом положили трубы, потушили огонь и назначили ее отца сторожем. Когда отец дома, он тоже берет деньги за вход. Сафура денег не берет - отец запрещает. Но ключ он оставляет дома. Сегодня приходила старая женщина в очках, она спросила, любит ли Сафура мандарины. Сафура сказала, что любит. Старая женщина в очках пошла на станцию и купила два мандарина…

Закончив осмотр храма, мы вышли за ворота. У Сафуры не ладилось с замком. Я помог ей закрыть храм огнепоклонников и спросил, что она еще любит, кроме мандаринов. Например, орехи?

- Орехи тоже, - сказала девочка.

Мы пошли на станцию, где я купил ей в ларьке пол килограмма грецких орехов. Затем мы попрощались:

- До свиданья, Сафура!

Она расхохоталась.

- Сеной Гегогара… - сказала она сквозь смех. - До свиданья, Сенон Гегогара!

Живя в Баку, я встречался с инженерами и техниками окрестных промыслов. Они заселили много домов около Парапета и Арменикенда. По утрам трамваи, электропоезда, «кукушки», автомобили и баркасы развозили их на Биби-Эйбат, Лок-Батан, Пута, Бухту Ильича, Балаханы, Сураханы и остров Артема. Многие, оказалось, знали Сафуру. Иные показывали ей при встрече язык - так просила Сафура. Играя в доктора, девочка всех находила больными. Сафуре было невдомек, что доктор может признать человека здоровым. Она забредала иногда и на промысел, особенно в дни, когда ее отец работал на желонке. Этот забытый инструмент, которым давно перестали добывать нефть, появлялся порой на каком-нибудь участке, если надо было прочистить скважину.

Сафура говорила и по-русски и по-азербайджански, даже немного по-осетински - на промысле было много масленщиков-осетин. Бывало, кто-нибудь из масленщиков поймает ее на ходу и сдерет, шутки ради, с ее худых плечиков искусно наброшенную черную шелковую ткань. Сафура разъярится, затопает ножками, трижды прокричит: «Пусти! Пусти! Пусти!» Затем стремительно умчится, снова закутываясь в свой легкий полушалок. Отец о ней порой тревожился. На промыслах.- ухабы и нефтяные ямы, поле пересекали рельсы, по которым мчалась «кукушка», по асфальтированному шоссе бегали автомашины. Как бы не случилось чего-нибудь с девочкой…

Когда я рассказал в обществе бакинских инженеров, что побывал в храме огнепоклонников, меня спросили:

- Значит, вы познакомились с Сафурой?

А инженер Майер сказал:

- Не вы ли тот дядя, который купил ей орехи?

И рассказал известный случай, как Сафуру прогнали с Соленого озера. Бойкая девчонка привела к эстакаде ораву мальчуганов. Запасшись самодельными - из картона, щепок и жести - корытцами, они шли добывать соль. Сафура где-то услышала, что надо зачерпнуть в корытце воду из Соленого озера; вода испарится - и на дне останется чистая соль. Девочка подговорила мальчишек; те смастерили корытца и покорно поплелись за ней.

- А как она здорово танцует! - сказал инженер Майер. - Подсмотрела раз, как осетины из поселка Степана Разина танцуют лезгинку. И в тот же день вынесла из дому два кухонных ножа, собрала на дворе храма огнепоклонников мальчишек и отплясывала по всем правилам, с платочком, ловко лавируя среди воткнутых в землю ножей.

- Как бы не выросла чересчур озорной, - высказал я опасение за судьбу Сафуры, рассмешив Майера.

- Вы тоже? О ней все беспокоятся. Ничего, скоро пойдет в школу… И вообще, девчонка шаловливая, но добрая, по-моему, от головы до пят.

На этот раз он посмеялся собственным словам.

Майера знают в Баку многие. Он - главный инженер Лок-Батана, говорит на пяти языках: русском, немецком, тюркском, армянском и осетинском. В Доме техники Майер читает лекции о бурении на вулканах и прославился как укротитель фонтанов. В дни нефтяных и газовых выбросов, когда гудит потрясенная земля и из глубоких недр бьет в небо с грохотом и свистом, заливая все кругом, толстая струя, Майер берет на себя командование как полководец.

Я не был несколько дней в Баку; когда же вернулся, меня встретили в Доме техники с упреком:

- Не вовремя уехали!

Пять дней назад в Лок-Батане забил огромный нефтяной фонтан. Даже старые бакинцы не слыхали такого грохота.

- Фонтан неслыханный и невиданный! Его до сих пор не укротили.

Автобус, в который я вскоре сел на Коммунистической улице, остановился у спуска в Лок-Батанскую долину. Дальше дороги теперь не было. Пассажиры пошли пешком, а с ними стал спускаться и я. Мне не дали как следует подивиться столбу нефти, клокотавшему посредине промысла.

- Разве это струя! Ее почти загнали в землю. Перед вами - остаточки.

Грохот глухо бил в барабанные перепонки. Сразу разболелась голова. Опытные пассажиры протянули мне клочок ваты; я заткнул уши. Всюду черным-черно. Нефть разлилась по долине озерцами и ручейками. Почернели бараки и вышки, потемнела вечно белая от выступающей на поверхности соли земля Лок-Батанской долины. Она запомнилась мне в рубцах и трещинах - теперь нефть смазала все рубцы и трещины.

- Сюда, сюда! - кричали из разных мест носившимся по промыслу врачам.

И врачи в белых, с нефтяными пятнами, халатах прибегали к ослабевшим рабочим, погружали их на носилки и отправляли наверх.

Изуродованный инструмент, искривленные рвущимся на волю нефтяным выбросом трубы, возвращенная подземными толчками на поверхность арматура - все это валялось на земле, вязло в озерцах. Но видны были и картины обуздания. Рядом с фонтанирующей скважиной рабочие выкопали большую квадратную яму, куда стекала по желобам выбрасываемая нефть. Они стояли в яме по колено в нефти. Их брезентовые комбинезоны насквозь пропитались маслянистой жижей. Поверхность ямы пузырилась. Кое-где плавали клочья ваты. Вата валялась и на земле, ею то и дело затыкали уши.

Я спросил, где Майер, но мне запретили его трогать: он ставит арматуру.

Главный инженер вторые сутки не отходил от укрощаемой им скважины. Иногда и этому крепышу с его укротительским опытом делалось плохо, и его сменял директор промысла Мотовесян, тоже известный в Баку как укротитель фонтанов. На Биби-Эйбате теперь тихо, а еще не так давно Мотовесян усмирял там бушующие недра.

- Ваша удача! - сказали мне. - Сдается, что Майер скоро к нам придет. Мотовесян показался па горизонте - первый признак. Раз Мотовесян торопится на дежурство…