Юрий Томин - Мой друг Степка

— Она еще у меня дождется! — сказал Степка.

— Не хвались, Степка, ничего ты ей не можешь сделать.

— Да нет, не Анна Наумовна, а Нинка…

— Ты же в нее влюбился!

— Я ее уже два часа ненавижу, — сказал Степка.

Пока мы шли домой, я все время думал, как объяснить Степке, что он зря сказал про спутника. А Степка уже про это забыл. Он такой: если сам забыл, то думает, что и другие быстро забывают.

В воскресенье утром мы со Степкой отправились в школу. Мне хоть не нужно было, но я пошел — все равно дома делать нечего. До нашей школы, если бегом по дороге, всего пять минут. Но Степка уговорил меня идти лесом к Мраморному озеру, потом повернуть к железной дороге, а потом уже — в школу. Он сказал, что на свежем воздухе у него лучше работает голова и он хочет все повторить вслух.

В лесу было много снега. Мы набрали полные валенки, пока выбрались на тропку.

Конечно, Степка повторять ничего не стал. Он шел впереди и все время старался незаметно тряхнуть ветку, чтобы меня обсыпало снегом. Потом стал петь песню, которую слышал по радио: «Кольцо души-девицы я в море уронил…»

Кроме этой строчки, он ничего не помнил, но ему очень нравились слова «души-девицы». Дойдя до этих слов, он всегда начинал смеяться. Я сказал ему, чтобы он хоть немного повторил. Но когда Степка поет про девицу, с ним разговаривать невозможно. Лишь один раз он остановился, задрал голову и сказал:

— Эх, атмосфера какая синяя!.. Почему, Мишка?

Вышли мы на Мраморное озеро. Там у лунки сидел человек с удочкой. К нам, на Карельский перешеек, каждое воскресенье приезжают из города, но мы никогда не видели, чтобы ловили на Мраморном. Там и летом нет ничего, кроме раков.

— Клюет? — спросил Степка.

Человек этот очень обрадовался, когда Степка его спросил. Наверное, ему надоело сидеть одному.

— Все утро клевало, — сказал он и похлопал по рюкзаку, — килограмма три поймал. Да все мелочь. А сейчас не клюет, как обрезало.

Нам было смешно. Мы-то знали, что в Мраморном нет ни рыбешки. Там вода гнилая. Но Степка тут же сказал, что в озере водятся зеркальные карпы.

— Нет, карпа я ни одного не поймал, — вздохнул человек, — все окуни.

Мы ушли, а он остался ловить зеркальных карпов. Мы ничего ему не сказали. Рыбаки, они все ненормальные, все равно он просидит до самого вечера. По крайней мере, хоть будет думать, что может поймать рыбину, и от этого ему станет веселее сидеть.

Только мы со Степкой вошли в лес, как услышали совсем рядом выстрел. Потом кто-то крикнул:

— Держи, держи! Уйдет!

— Чего они его, руками ловят, что ли? — сказал Степка. Он думал — заяц.

Вдруг справа от нас затрещали кусты и выбежал лось. Увидел нас и — в сторону. Мы сами испугались не меньше его. Глаза у него дикие! Видно, злой был или это от страху…

И тут наперерез лосю из кустов выскочили двое таких… Ну, вроде дачников — в бурках. И ругаются, как пьяные. Лось прыгнул через куст. Легко; легко прыгнул, — чуть ногами шевельнул. Мне даже показалось, что он на землю не опустится, а так и улетит.

Дачники в него сразу из двух ружей — баб-бах!

Лось упал на землю, присел на задние ноги. Потом повалился рогами в снег. А сам еще дышит, и у него под брюхом снег красный.

Дачники закричали:

— Сергей Сергеевич, идите сюда! Готов!

Видим, по кустам еще один ломится. Ветки раздвигает и тоже ругается. Вылез на поляну.

— Где он? А-а, вот он, голубок! Не стреляйте! Я сам добью.

Наставил ружье и выстрелил два раза прямо в упор. Лось голову запрокинул, дернулся и затих. Тогда этот, Сергей Сергеевич, скомандовал:

— Встаньте поближе, я вас увековечу.

Дачники подошли к лосю, поставили ему ноги на спину и ружья взяли наперевес, как часовые. А он достал из-за пазухи фотоаппарат и щелкает. Потом сказал:

— Теперь меня давайте.

Я стою, а мне лося жалко, ну прямо, как человека. У нас их много развелось, — к самым домам подходили. Мы со Степкой для них в магазине соль покупали, они соль любят.

Степка тянет за рукав: «Идем поближе, посмотрим» — а я не хочу идти, потому что боюсь на лося смотреть. Но Степка настоял. Мы подошли и говорим: «Здравствуйте!»

— Здравствуйте, если не шутите, — говорит Сергей Сергеевич, — Вам что нужно?

— Мы — посмотреть, — говорит Степка.

— Вы что, одни? Или еще с вами есть кто-нибудь?

— Одни. У вас «зауэр три кольца»?

— Нет, у меня «ижевка», — отвечает Сергей Сергеевич, а сам озирается и ногой притоптывает.

Я взглянул на лося и отвернулся, чтобы мне его еще больше жалко не стало. Глаза у него открытые, а в них все отражается: деревья, облака и даже я — только все очень маленькое.

— Ну и ладненько, — говорит Сергей Сергеевич, — поглядели, а теперь шагайте.

— Почему? — спрашивает Степка. — Вам лесу жалко?

— Тебе еще объяснять! Ну, шагай, не порть атмосферу!

Как он сказал про атмосферу, у Степки даже глаза стали круглые.

— А ваше какое дело!

— Брысь! — говорит Сергей Сергеевич, а сам все озирается.

Степка отошел немного и вдруг кричит:

— А разрешение у вас есть, чтобы лося убить?

Тут они все трое затоптались на месте, а один дачник говорит:

— Пойдемте, Сергей Сергеевич, ну его к черту…

А Степка орет:

— Покажи разрешение! Покажи, а то отца позову!

Сергей Сергеевич — к нему. Степка отпрыгнул в сторону и опять:

— Нет разрешения? Да? Па-а-па! Иди сюда-а-а!

Они как услышали про папу, — ружья под мышки и заторопились. Мы тогда совсем догадались, что никакого разрешения у них нет. Они просто браконьеры и жулики.

Степка подскочил ко мне и шепчет:

— Мишка, пойдем за ними!

— А что мы сделаем? Нам одним не справиться.

— Куда-нибудь они придут, не будут в лесу ночевать. Позовем людей и задержим. Они ведь жулики!

Дачники вышли на тропу. Идут и на нас оглядываются. Степка шагает сзади метров на пятьдесят и орет во всю глотку:

— «Самовольный отстрел лося карается принудительными работами сроком на один год или штрафом пятьсот рублей!»

У Степки отец — егерь. Дома у них висят плакаты с правилами охоты. Степка их наизусть выучил. Кончилось про охоту, он заорал про рыболовство:

— «Воспрещается ставить переметы более чем на пятьдесят крючков, а также…»

Я смотрю, дачники чуть не бегом побежали. Меня смех разбирает: такие здоровые, а от нас удирают. Но когда Степка стал орать про переметы, Сергей Сергеевич не выдержал. Повернул обратно и — за Степкой. Степка — назад, а я растерялся и стою. Он несется прямо на меня; лицо у него красное, и топает, как бык. Но, видно, ему очень хотелось самого Степку измолотить. Он мимо меня пробежал, будто и не заметил. Мне даже обидно стало. Я ему от обиды шепчу вслед: «Браконьер!» — но голос у меня тихий, мне и самому еле слышно.

А Степка пробежал немного по тропе и свернул в лес, прямо по снегу. Сергей Сергеевич — за ним, завяз по самый свой меховой полушубок. Стоят они друг против друга метрах в двадцати. Сергей Сергеевич ругается, а Степка орет: