Елена Матвеева - Пуговицы

— Ты читаешь эту книгу? — спросила я.

— Рассматриваю.

— Зачем это тебе?

— Хочу быть художником-декоратором.

— А откуда у тебя такая книжка?

— Мне Инна Петровна дает, она с нами занимается в кружке рисования.

Я обрадовалась, что у нас складно получается, что я сразу узнала про Таню самое главное. Я вынула тетради и стала рассказывать, что мы прошли за неделю.

— Интересный у вас дом, — сказала я, покончив с алгеброй.

— Обычный, — отозвалась Таня. — Нам скоро квартиру дадут. Там будет своя кухня и ванна. Может быть, у меня даже будет своя комната.

— Сад здесь красивый. Наверно, летом особенно.

— Летом красиво. А зимой снегу много.

На улице зажгли фонари, и за окном, за зеленым светящимся кружевом растений, мерно шел снег.

— Я не люблю снег. Его приходится убирать каждое утро, а к концу рабочего дня опять навалит.

— Зачем убирать?

— Людям на работу нужно. Мама в институте дворником работает и техничкой. Я ей помогаю, у нее суставы болят. Когда снегу много, приходится вставать в пять. — Она говорила тихо, напряженно, немного вызывающе.

Наверно, нужно было предложить: «Давай, я помогу убирать снег, пока ты болеешь». А еще лучше: «Завтра утром мы с Марковым поможем твоей маме». Я была уверена, что Сережа встал бы в четыре утра и пришел. Но ведь Марков не должен сюда ходить.

— Когда в школу? — спросила я.

— В пятницу к врачу. Горло не болит, температура нормальная. Выпишут.

— Приходи ко мне, когда поправишься, — сказала я. — У нас дома много книг по искусству, моя мама — искусствовед.

— Спасибо, — сказала Таня, а я так и не поняла, собирается ли она прийти.

— А еще у нас есть старинная гравюра и пять современных картин. Художники подарили.

Она смотрела внимательно и печально, склонив голову к плечу. А я подумала, что же это, сижу и уговариваю прийти, и голос просительный, противный.

Надевая пальто, я отошла к двери, чтобы не своротить лампу. И тут я увидела.

На комоде стоял макет. Еловый лес. Древний, дремучий, моховой и лишайниковый. Буро-серебряный. Под разлапистыми ветвями росли грибы и среди них три мухомора. Шляпы у мухоморов были из пуговиц. Красных в крапинку. Моих пуговиц.

Я пошла за своей сумкой в глубь комнаты, встала у окна. Во дворе, по глубокому снегу, пробиралась кошка, обдумывая каждый шаг и брезгливо отряхивая вынутые из снега лапы.

— Газету выпустили, — неожиданно сказала я. — Шульгин опять двойку по физкультуре схватил. А Косицын хватает по всем предметам.

Я не знала, что дальше говорить, выскочила из комнаты и, натыкаясь по дороге на что-то гремящее, оказалась в саду. Беспомощно потрогала одинокую красную в горошек пуговицу у воротника. На морозной вечерней улице пахло почему-то подгоревшей кашей из темного коридора. Это я — ни рыба ни мясо, а совсем не Осипова. Завтра я скажу про пуговицы Вере Борисовне.

Но Вере Борисовне я ничего не сказала. Несколько раз открывала рот, чтобы рассказать под честное слово соседке по парте, Ленке, но промолчала.

Осипова в субботу не появилась, и я стала думать, как встречусь с ней в понедельник. Почему-то вообразила, что она напишет мне письмо и все объяснит. Но письмо не приходило.

Что же, она вернется в класс и будет по-прежнему ходить мимо, не замечая меня, будто ничего не случилось? А ведь я ей все простила. Пусть только придет и скажет: «Мне очень стыдно. Я давно мучилась». А я скажу: «Ерунда. Мы не будем об этом вспоминать». Но иногда я сама себя не понимала. Иногда я очень плохо относилась к Осиповой, мне хотелось, чтобы все узнали про пуговицы.

Наконец я рассказала про Осипову маме. Она задумалась, помолчала, а потом говорит:

— Ты не болтай про эту девочку в школе.

— Я и не собираюсь.

— Правильно. Из-за этих пуговиц человеку можно жизнь поломать.

— Ну уж и поломать...

— Я серьезно говорю. А если хочешь ее наказать, она уже наказана. Вообще я не совсем поняла, что ты хочешь? Ты дружить с ней хочешь? Тогда помоги ей.

Если бы я сама хорошо понимала, что хочу! Я знала, мама права, но успокоить меня могла только Таня.

В пятницу был прекрасный день, морозный и солнечный. Мы шли с Сережей через Кировский мост. По левую сторону все дома разрумянились под солнцем, окрасились розовым. А Летний сад застыл, как хрустальный, и звенел. Звенел тонко, тонко...

В мороженице мы ели мое любимое ореховое мороженое, и Сережа мне рассказал, что станет биохимиком. Он будет заниматься океаном. Это одна из важнейших проблем, потому что, оказывается, запас пресной воды на земном шаре очень мал. А современный городской человек использует около тысячи литров в день. (Я даже вообразить такое не могла!) Где же брать пресную воду? Есть выход — опреснить морскую. С океаном связано будущее человечества. В океане огромные запасы питья, еды, полезных ископаемых и энергии. Сережа еще не знает, чем займется конкретно, но, в общем, все для себя решил.

Раньше он никогда так серьезно и искренне со мной не разговаривал. И вдруг я поняла, что сейчас расскажу ему про Таню.

Начала с сада. И как окно просвечивало прозрачными зелеными листьями, снег шел, а в комнате громоздилась странная мебель. И про книгу, и про то, что Осипова хочет стать худож-ником-декоратором. И про все остальное — главное.

Сережа молчал. Потом мы почему-то встали и пошли домой. Вернее доехали на автобусе. Я еще подумала, что напрасно рассказала ему. Но почему? Почему после мороженицы мы ни о чем не говорили и спешили домой? Почему все испортилось?

Возле арки моего дома он спросил так же, как и мама:

— А что ты от нее хочешь? Чтобы она у тебя прощения попросила? Перед всем классом?

Повернулся и пошел, будто меня и не было.

В субботу Таня опять не пришла. А на большой перемене Сережа что-то вложил в мою руку и зажал ее в кулак. Посмотрела — на ладони пуговицы. Я догнала его и спросила:

— Ты был у нее?

— Был.

— Ну и что?

— Леса с грибами не видел. Она разломала его после твоего ухода.

— Она ничего не просила мне передать?

— Пуговицы. Что же еще? Ее, кстати, выписали неделю назад. Она прогуливала.

Он ушел. Давно прозвенел звонок, а я так и стояла в коридоре, сжимая в кулаке пуговицы-мухоморы.