Александр Ященко - Хруп. Воспоминания крысы-натуралиста

Сидя у себя в ящике, я понемногу из простой любознательной крысы превращалась в крысу-мыслителя, так как поставила себе трудно разрешимый вопрос: чем заполнить в душе своей то место, которое освободилось с потерей свободы? Над разрешением этого вопроса я ломала свою голову целые дни и ночи. Впрочем, с внешней стороны никто бы этого не заметил, так как я, наверное, казалась всем добродушной крысой, вполне примирившейся со своей судьбой, исправно евшей, забавно умывавшейся и разрешавшей некоторым щекотать ее шерстку. Но вот одно событие вновь изменило характер моей жизни, на сей раз уже не внешние ее проявления, а мой внутренний мир.

Как сейчас помню, в кабинет вошел однажды вместе с хозяином какой-то господин, и они принялись с жаром разговаривать. Так выражаюсь я теперь. Тогда же, прислушиваясь, я слышала какой-то хаос звуков, издаваемых ими. Тут были самые разнообразные звуки: и шипящие и жужжащие, и резкие и мягкие, и певучие и сухие, отрывистые. Я слушала от нечего делать, но вскоре оба беседующих меня заинтересовали, так как от разговора они перешли к странному действию. Оба подошли к кроличьей клетке и, вытащив за уши двух из них, стали с ними что-то проделывать. Бойкие в другое время животные, после каких-то действий над ними, как-то особенно присмирели. Один из них, положенный на пол с вытянутыми врозь ногами, так и остался лежать, не шелохнувшись.

Оставив кроликов, оба приятеля подошли к попугаю и, несмотря на сопротивление и крики птицы, вытащили ее вон. Над попугаем тоже было что-то проделано, после чего птицу положили на пол, прижав ее клюв. Затем каким-то черным, вынутым из печки предметом была проведена черта на полу от самого клюва. Попугай совершенно стих и казался ошеломленным. К удивлению своему я увидела, что птица не двинулась даже и тогда, когда ее оставили свободно лежать на полу. Точно ее привязали за клюв к полу. Положительно хозяин и его приятель совершали чудеса.

То же самое или что-то подобное было проделано с белкой и, наконец, со мной. Разумеется, я было воспротивилась насилию, но вскоре почувствовала тоже какой-то столбняк и на потеху моих мучителей, вероятно, проделала что-либо вроде того, что совершили мои четвероногие и пернатый соседи. Когда я очнулась, я была уже в клетке, которую старательно запирал мой хозяин.

После таких поступков оба приятеля, как ни в чем не бывало, вновь уселись около стола и продолжали свои не понятные для меня жужжанье, шипенье, возгласы и крики.

Одно я поняла: звуки, издаваемые ими, относились к только что проделанным опытам, так как хозяин и его знакомый время от времени кивали или показывали на нас и даже подходили и пальцами дотрагивались до разных мест птицы, белки и кроликов. О, как мне хотелось проникнуть в их тайну!

Теперь я знаю отчасти эту тайну, хотя, признаться, совершенно ее не понимаю. Это явление полной покорности приказаниям и принятие самых неудобных поз объясняется действием внушения и зовется у людей «гипнозом».

Описанный случай произвел на меня сильное впечатление. Он навеял на меня смутную думу. Что-то странное стало делаться в моем мозгу. Я стала как-то особенно сосредоточенной. Мой досуг стал рабочим временем для моего ума. Я думала, думала и додумалась…

О, с каким благодарным чувством вспоминала я впоследствии эту милую для моих старческих воспоминаний клетку, казавшуюся мне когда-то тюрьмой!

Да, это была тюрьма, но она была в то же время источником широкого душевного удовлетворения! Здесь, в этом тесном жилище, зародился в моей голове тот удивительный план, осуществление которого возвысило меня над остальными животными, приблизило к недосягаемому нам, животным, идеалу — человеку и создало мне то великое чувство веры в себя, которое во всю мою последующую жизнь поддерживало меня в минуты невзгод и увеличивало полноту моих счастливых дней.

В моем подневольном жилище я дошла в своих думах до мысли стать ближе к окружавшему меня живому миру, дарившему мне все новые и новые знакомства, до мысли изучить все внешние действия живых существ настолько, чтобы по ним судить о желаниях и намерениях. Другими словами, я решила разгадать язык животных, ту речь их, которая выражается во всевозможных звуках и движениях. Особенное внимание я решила обратить, конечно, на людей, которых считала высшими существами уже тогда, когда мой настоящий ум еще только пробуждался.

Я бралась за непосильное занятие, но оно не испугало меня, тем более, что я от него ничего не теряла: свободного времени у меня всегда было много, а на хлебах у хозяина и в особенности. Мешать мне никто не мог, и в сущности я была предоставлена себе самой. Никто особенно мной и не интересовался. И вот весь свой подневольный досуг я начала правильно посвящать своему великому делу самообразования. Если бы в те первые дни моего изучения языка я понимала речь людей, я, наверное, услышала бы о себе, что стала особенно ручной, приятной, веселой и общительной крысой. Я почти все светлое время суток проводила вне ящика, всматриваясь во всех и вслушиваясь в речи людей и крики окружавших меня животных.

Но как трудны были первые мои уроки!

Теперь, когда я уже успела пожать плоды моей когда-то кропотливой работы, я с чувством приятного и гордого удовлетворения излагаю эти первые шаги моего самообучения.

Я решила не разбрасываться и приступить к трудной задаче не сразу. Некоторое начало уже было сделано мной ранее, так как я уже привыкла разбираться в разнице между криками восторга и ужаса, радости и горя; понимала по общему состоянию духа моих соседей, когда они были голодны, когда сыты; разобралась даже в том, какое настроение можно было назвать благодушным, какое — равнодушным, какое — гневным.

Впоследствии я убедилась, что нам, неразумным сравнительно с человеком животным, такое изучение душевного состояния по мимолетному общему обзору должно даваться легче, чем самому человеку, так как едва ли он обладает для того такой остротой зрения и впечатлительностью, как мы, звери. Для нас они имеют жизненное значение.

Мы, звери, живем в естественных условиях природы, и ночь для нас — ночь, восход солнца — утро, его закат — вечер. Люди же давно отняли у ночи часть времени и продолжают свои дневные дела при искусственном свете. Едва ли это проходит для них безнаказанно, и я, старуха, серьезно подозреваю: не от этого ли люди носят на носу различные стекла, которые они зовут очками и еще как-то. Люди избаловали себя теплым жильем и одеждой зимой и разной защитой от летней жары, и я, грешным делом, думаю: не от этого ли у них происходят разные простуды и другие болезни. Люди, наконец, покорив мир выдуманными ими машинами, оружием и уловками, перестали бояться природы и утратили потому часть своей внимательности, наблюдательности и разные сноровки. Того понимания, которое связано не с умом, а со сметкой, у нас, зверей, теперь больше.