Александр Ященко - Хруп. Воспоминания крысы-натуралиста

Я знала так называемых летучих мышей, но они вовсе не относятся к нашему мышиному или крысиному роду. Однако, повторяю, я бы уже не удивилась порхающей мыши. Помилуйте: мышь, вьющая гнездо на стеблях травы, мышь, живущая в дуплах деревьев, мышь, роющая норы в земле, мышь, грызущая ходы в жилье человека, мышь… но оставим это! Если я могла поддаваться тщеславию в то время, то теперь мне, пожившей, дряхлой старухе-крысе делать этого не годится!..

Полюбовавшись славными родственницами, которых люди зовут мышами-малютками, я продолжала свой путь, не теряя надежды найти покинутый угол. Веселье мышек привело меня в более спокойное настроение духа, которое перешло в радостное, когда я, наконец, увидела желаемые предметы: и шалаш, и кучи из колосьев.

Я весело побежала к месту моего тюремного заключения, около которого, однако, всмотревшись, увидела толпившихся людей, о чем-то живо беседовавших. Это меня смутило: являться на народе не входило в мои расчеты. Пришлось поубавить ходу и обдумать, как поступить. Случай помог мне принять решение, но совершенно иное.

В нескольких шагах от меня из бурьянной заросли, островком черневшей на желтом поле срезанной травы, выскочил какой-то рыжевато-бурый зверек, очевидно, нашей же грызущей породы и даже более родственный; чем желтая белка. Несмотря на свою малую величину — он был побольше крысы, — зверек имел очень большую голову и особенно вздутые щеки. Отряхиваясь от приставших к его шерсти былинок, он рысцой побежал вдоль поля по кочковатой черной почве между торчавших соломинок. Вдруг с другой стороны того же бурьяна вылетел крупный зверь, в котором я угадала моего ночного смутителя, бродячую собаку.

Я так и присела с испугу, так как была совершенно на виду. Однако внимание собаки было направлено исключительно на замеченного мной головастого зверька, которого она и догнала в несколько прыжков. Произошло что-то совсем для меня неожиданное.

Бурый зверек тотчас остановился и, выбросив что-то изо рта, стал в боевую позу, слегка присев на задние ноги. Ни малейшего страха не прочла я в его взгляде. Что меня удивило, это то, что голова его сразу стала обыкновенной величины. Очевидно, ее размеры казались увеличенными от того, что он нес и что выплюнул из своего рта. Впрочем, впоследствии он опять раздувал свои щеки. Собака звонко залаяла.

— Погоди, мошенник! Ты что тут шляешься? Вот я тебя!

Зверек глухо зарычал и оскалился, не отвечая собаке, он закричал по-своему:

— Эй! Лучше не подходи: я шутить не люблю!

Но собака не поняла его и, подскочив почти к его носу, задорно и голосисто залаяла:

— Как бы это мне тебя поудобнее сцапать? Ну, держись, несчастный зверь!

Однако «несчастный зверь» не струсил и, защелкав зубами, начал грозно бросаться на своего куда более крупного врага, продолжая ворчать.

— Не слушаешься, так раскаешься. Прочь с дороги! Говорю, что шутить не люблю!

Поединок, по мне, был неравный: большая, хотя и не особенно злобная, собака и малый зверек, олицетворенная досада и злость!

Однако собака никак не могла выбрать удобного мгновения, чтобы сцапать свою жертву, так как, несмотря на свои ловкие прыжки около ощетинившегося зверька, она всегда встречала его разъяренную мордочку и ляскающие острые зубы.

— Эдакий шустрый негодяй! — подлаивала собака, накидываясь на противника.

— Скверная тварь! — цыкал на нее не смущающийся малыш, злобно раздувая вновь свои объемистые щеки.

Так продолжалось несколько секунд, как вдруг, воспользовавшись неловким движением врага, зверек подскочил чуть не на двойную высоту своего роста и вцепился собаке в морду. Собака пронзительно завизжала и начала бешено стряхивать неожиданную ношу. Но зверек плотно пристал к ее морде, повиснув на своих зубах у самого нежного кончика носа собаки, который тотчас же окрасился кровью.

— Отстань, каналья! — визжала собака. — Брось, говорят тебе! — но вдруг, переменив тон, она заметалась на месте и заорала благим матом:

— Помогите, помогите! Этот проклятый зверь терзает меня.

На голос собаки прибежало несколько мальчишек, которые, увидев дело, сразу приняли сторону собаки и палками принялись отбивать вцепившегося зверька с носа собаки. Но зубы храбреца так плотно сомкнулись в мягком теле морды, что, казалось, она и маленький зверь были два сросшиеся тела.

Я была свидетельницей ужасного дела. Учащенные удары палок избили до смерти храброго зверька, но не оторвали его от схваченной им морды собаки. Я видела, как вскоре один из мальчишек сел на собаку, пронзительно визжавшую и рвавшуюся, а другой с помощью прута разжимал зубы вцепившегося зверька. Сделав это, он отбросил его в сторону. Зверек плюхнулся наземь и остался недвижим: он был заколочен насмерть!

Собака тотчас убежала, а мальчишки, схватив убитого, с криками торжества тоже помчались обратно!

Я не разделяла их торжества, и чувство глубокого уважения и жалости к храброму зверьку невольно наполнило все мое существо. Подбежав к месту поединка, окрашенному каплями собачьей крови, я увидела две кучки хлебных зерен, выплюнутых бурым зверьком перед поединком: он, подобно желтой земляной белке (суслику), нес в свою, вероятно, тоже подземную кладовую провиант для запаса. Позже я, конечно, узнала и название зверька. То был хомяк.

Присутствие собаки и ее защитников, босоногих ребятишек, не обещало для меня ничего хорошего, и я, не медля ни минуты, повернула обратно к речке.

Приходилось волей-неволей расставаться со стариком и вновь начать одинокую жизнь в этих ровных неприятных местах, лишенных хороших надежных убежищ для домовой крысы. Но другого выхода не было.

Началось новое скитанье. Несколько дней и ночей тревожно и беспокойно провела я здесь, прячась то в густоте бурьяна, то в старых норках степных зверьков, уже заведомо покинутых, то под обрывами речного берега. Голодать я не голодала, так как в окрестностях валялось много тощих, наполовину осыпавшихся, но все же зернистых хлебных колосьев, служивших пищей другим зверькам, а также грачам и голубям, частенько прилетавшим сюда. Зато я очень страдала от отсутствия хорошо защищенных уголков. Я пробовала рыть норы сама, и это мне удавалось, но на такое занятие уходило много времени, да притом я никак не могла ужиться на одном месте.

Я пугалась всего: и высоко паривших хищных птиц, и страшных ночных пернатых разбойников — луней, и желтых белок, в которых видела справедливых мстителей за товарища, и бурых, никого не боящихся храбрецов-хомяков, и даже одного удивительного существа, похожего на зайца, но величиной, не превышавшей крысы… Последнее уже было совершенно напрасно, так как такими зверьками были безобиднейшие грызуны, тушканчики, обладавшие против врагов одним только средством и то только спасательным: длинными тоненькими и упругими, как пружины, задними ножками, уносившими их от неприятелей.