Михаил Гершензон - Летчик Мишка Волдырь

— Пропали мои птичушки! Разве, к лодочникам побежать!

Подобрала баба подол, пустилась к рыбакам.

А охотничек — тягу, рад, что ноги унес.

Всего лучше охота была у Ерзунова.

Лопоухий парнишка, Корненко, решил ребят напугать. Спрятался он вечером под кустом, притаился, стал ждать, чтобы кто-нибудь подошел к кусту.

Как на счастье, вышли из дому Ерзунов с Гороховым половить светлячков. На Кавказе светлячки — летучие, чуть стемнеет — начинают летать с дерева на дерево, с ветки на ветку— будто ветер носит по темноте огненные снежинки.

Корненко подпустил ребят к самому кусту, а там как завоет.

— У-ух-уху-ху-у!

— Шакал! — шарахнулся в сторону Гундосый.

А Ерзунов в куст руку сунул, ухватил Корненку за вихры, и ну нахлестывать.

— Ах ты, шакалка проклятая! Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! Бей шакалку! — завопил он на весь сад. — Ребя, я шакалку поймал!

Корненко струсил насмерть.

— Я — голосит, — не шакал! Мишка, кащей проклятый. пусти! Я не шакал! Я — Корненко!

— То-то! Так бы сразу сказал, — засмеялся Ерзунов. — Ведь я тебя мог до смерти убить.

Вот какие охоты бывают на свете.

На море поднимались волны. Ветер крепчал, белые гребешки выбегали все дальше на берег, прилизывая песок и брызжа пеной. Сразу стало шумно, зашуршали камни, и в воздухе запахло соленым.

— Вылазь из воды, ребята, уже дома наверно пообедали! — крикнул Морской Комитет — Мишка Волдырь, натягивая трусики.

Тонкое полотно сразу промокло, прилипло, Мишке стало холодней прежнего, и он застучал зубами.

В стороне, шагах в двадцати, Верка Хвалебова и Фрося выскочили из воды и быстро стали одеваться.

— Черти! Век будут киснуть! Шурка, Александров, Костя, — выходи! Что там около тебя плавает, Пискля?

— Где? — оглянулся Корненко.

— Вон, справа, — да нет, нет, дальше!

— Бутылка!

— Кидай сюда, я ее камнями! — крикнул Щурка, вылезая на берег.

— Да нет, она запечатанная! — ответил Корненко; он уже ухватил бутылку и плыл к берегу.

— Ну, и фиг с ней, что запечатанная!

— В ней что то есть!

Все ребята повылезали на берег, сгрудились вокруг Корненки.

— Дай посмотреть!

— Она из-под квасу!

— Иди ты! Не толкайся!

— Пусти!

— Там бумага, трубкой свернута!

— Отбей горлышко!

— Дай, я отобью!

Шурка выхватил у Корненки бутылку и стукнул по горлышку камнем.

Стеклышки звякнули, Шурка выхватил из осколков листок бумаги, скатанный в трубку, — желтый, истлевший, плесневый.

— Что-то написано.

У Шурки захватило дух.

— Дай сюда!

— Порвешь!

— Читай, Волдырь!

Волдырь крепко держал листок. Шурка, Ленька, Александров, Костя и Корненко стиснули его со всех сторон.

— Наверно, с утопленника!

— Кораблекрушение, — уверенно сказал Костя.

— Здесь не прочтешь. Каракули, и почти букв не видно — выцвели. А вот ясно:

«… Меня взяли в плен турки… кто найдет — выкупите… по Новороссийскому… на 27 версте под грушей с отломанной …»

— Не пойму!

— Веткой!

— Нет, с отломанной верхушкой.

— Верно, верно, с отломанной верхушкой!

«… в ста шагах от верстового столба зарыта …»

— Тут совсем пятно. Больше не видно. Сгнила бумага.

У Мишки дрожали руки.

Все молчали.

— Дай мне посмотреть, — сказал Ленька. — Нет, больше ничего не видно. Ребята, я понял! По Новороссийскому шоссе! Это от нас десять верст!

Ребята оцепенели.

— Правда!

— Конечно!

— Там зарыты деньги!

— Мы его выкупим!

— Кого? Дурень!

Никто не заметил, как ушли Верка и Фрося. Никто не заметил, как полил дождь. Шурка Фролов бежал домой, прижав бумажку к своей костлявой груди. Корненко опередил его. На балконе стучали ложки, все сидели за столами.

— Мы нашли!.. — крикнул Корненко.

Больше он не мог говорить.

— Его взяли в плен турки! — крикнул Шурка, размахивая письмом.

— Что? Кого?

Ребята повскакали с мест.

— Под грушевкой зарыты деньги!

— Где? Где?

— На шоссе, около нас!

— Где?

— На 27 версте!

— Так это ж семнадцать верст!

— Нет, по шоссе десять!

Наконец прибежали Чистяков, Александров и Мишка Волдырь.

— Я с Ленькой кувыркался, еще тут Верка подплыла, потом мы нырять стали, а Волдырь кричит — бутылка! — захлебываясь, рассказывал Пискля. — Горлышко у нее засургучено, красным сургучом.

— Я бутылку — кок, — а в ней бумажка, — вставил Шурка.

— Идем копать!

— Где там! Сегодня не успеем!

— Десять верст!

— Нужно приготовить лопаты…

— Моя по первому!

— Моя по второму!

— По третьему!

— По четвертому!

Все лопаты были заняты. Шурке и Волдырю пришлось только по большому кухонному ножу.

Казалось, день никогда не кончится. Лопаты наточили — в блеск.

Утром, чуть рассвело, Шурка ткнул Чистякова в бок.

— Идем, пора.

Пошли Шурка, Чистяков, Корненко, Волдырь, Александров и Карасев.

Первых пяти верст не заметили. Потом стали понемногу приставать.

Александров сказал Щурке:

— Понеси, Фролов, немножко лопату.

— А копать дашь?

— У тебя ведь есть нож.

— Сам копай ножом. Понесу я тебе! ишь! — Шурка подмигнул Волдырю. — Холуев ищет.

— Чего ты…

— Знаю, знаю, нету, брат, холуев, — в семнадцатом году отменили. Дудки.

Наконец, 26-я верста, вон видна уж 27-я.

Побежали. Вот он, столб.

— Сто шагов!

Все пошли от столба в разные стороны, отсчитывая шаги.

Двадцать. Сорок. Пятьдесят. Восемьдесят. Девяносто. Сто!

— У кого грушевка?

— Вот! Вот! И верх обломан! Ей-ей, она — завизжал Карасев.

Все к нему.

Конечно, она — не иначе. Как раз под ней бугорок насыпан, вроде холмика.

— Рой, ребята!

Лопаты застучали о лопаты. Шурка и Волдырь толклись тут же со своими ножами.

Раз, раз, раз. Идет дело. Земля мягкая, рыхлая, лопата входит в нее, как в масло.

С поларшина глубины.

— Погодите, я влезу в яму.

Шурка взял у Корненки лопату, прыгнул в яму; двоим в ней не уместиться; копает один.

Минут десять — устал; работает Волдырь.

Однако! Уже добрый аршин!

Ребята устали. Промокли до нитки: пот в три ручья.

— Ну его, ничего здесь нет! — Корненко бросает лопату. — Вранье!

— А ты что думал, деньги сверху, в грязь кладут? Клад откопать — не шутка. У нас в деревне один чудак десять лет рыл, пока горшок с золотом нашел, — сказал Карасев.

Еще полчаса.

Вдруг у Шурки под лопатой что-то звякнуло.

— Есть, нашел! — крикнул он и сунул руку в землю.

— Гадина! Там стекло!

Он выдернул руку, по пальцу текла кровь.

— Опять бутылка! — крикнул Волдырь; осторожно вытащили из-под земли и из осколков пожелтевшую темную бумажонку, свернутую трубкой.