Фрэнк О'Коннор - Протест настоящего мужчины

Как-то вечером я возвращался с работы, и меня остановила девчонка. Это была Нэнси Хардинг, я немного знал ее старшего брата. Но с ней никогда раньше не разговаривал — мне вообще разговаривать с девчонками доводилось не часто. Слишком я смущался: пиджак у меня был еще куда ни шло, но выцветшие синие брюки с огромной заплатой на заду перешили из отцовских.

Нзнси появилась из дома возле каменоломни, окликнула меня, словно мы сто лет знакомы, и пошла рядом. Живая, взбалмошная, черноволосая, со стройной фигуркой, а начала щебетать — сразу ошарашила меня и покоряла. Но держался я степенно, говорил весомо.

— Я от Мэдж Реган, ответы па задачки у нее списала, — объяснила она. — Не решаются эти задачки, хоть лопни, прямо не знаю, в чем дело! А ты откуда?

— Я иду с работы.

— С работы? — воскликнула она удивленно. — Так поздно?

— Я работаю с восьми до семи, — скромно заметил я.

— Господи, жуть как много! — поразилась она.

— Это временно, — небрежно пояснил я. — Долго на них спину гнуть не собираюсь.

Слова оказались пророческими — через два месяца меня уволили, но тогда я хотел показать, что если кто кого и эксплуатирует, так не компания меня, а я ее. Мы медленно дошли до угла нашей улицы, и у газового фонаря Нэнси остановилась. Странно, люди всегда назначают свидания у газовых фонарей, будь то вечер или день. Фонари… Здесь мы играли, когда были карапузами, сюда собирались поболтать, когда стали постарше. Вдруг в моей голове зазвучали слова, но впервые они относились не ко мне лично: «Ей показались приятными его мягкие манеры, его культурная речь, и она подумала: неужели он и вправду сын Дилэни?» До сих пор мой внутренний голос к другим людям интереса не проявлял, и вот поди ж ты… Мне не терпелось испытать это ощущение еще раз — ведь оно сулило новые открытия.

Ждать пришлось недолго — по дороге с работы я снова столкнулся с Нэнси, так случилось несколько раз. Я был не очень-то наблюдательный и лишь много лет спустя уразумел — ведь она, должно быть, специально подкарауливала меня. Однажды вечером мы стояли под нашим любимым фонарем, и я нахваливал какую-то книгу, да, видно, перестарался — Нэнси попросила ее почитать. Ее внимание было мне приятно, но я тут же встревожился — ведь она увидит, где я живу.

— Захвачу ее с собой завтра, — пообещал я.

— Да ну, завтра, давай прямо сейчас, — вкрадчиво запела она, а я глянул через плечо и увидел отца: он стоял у ворот и, склонив голову, вслушивался, не несут ли газету.

Внутри у меня все оборвалось. Такой пай-девочке знакомство с моим отцом вряд ли будет по вкусу, но что делать, придется их знакомить, иначе как я возьму книгу? Мы вместе пошли по нашей кривой улочке.

— Это Нэнси Хардинг, папа, — бросил я небрежно. — Я хочу дать ей книжку.

— Заходи, милая, заходи, — пригласил отец, дружелюбно улыбаясь. — Присядь, чего ждать стоя? — Из-за своей общительности отец едва не забыл о газетчике. — Мин! — кликнул он маму. — Не пропусти газету! — а сам поставил стул посреди кухни.

Я копошился в гостиной, безуспешно разыскивая книгу, — вот невезенье! — и слышал, как мама вышла встретить газетчика, а отец до одури заговаривает Нэнси. Наконец я вернулся в кухню — конечно, нетронутая газета лежит на столе рядом с отцом, сам он уселся в свое любимое кресло и рассказывает бесконечную дурацкую историю, которая случилась в нашем квартале много лет назад. Отец здесь родился и, судя по всему, был этим очень горд, во всяком случае о своей молодости мог рассказывать часами — какие дикие нравы, какое убожество, сейчас-то уж такого нет! Я же этих его историй не выносил. На сей раз отец рассказывал о поминках — в самых смачных его историях обязательно есть поминки — и об усталой с виду женщине, которая вдруг приревновала покойника. Нэнси слушала внимательно, и отец воодушевился, такой спектакль закатил, как никогда. А я молча стоял у кухонной двери с видом патриция и презрительно кривил губы — отец заметил меня лишь через несколько минут. Потом я вышел проводить Нэнси — думал, сгорю от стыда и унижения. По стенам в прихожей сочится влага, а что у нас за ворота? Цемент осыпался, стоят два инвалида из кирпича. А улочка, которую я муниципалитет-то не признает? Вся увешана бельем. Живут у нас тут две прачки, у каждой своя веревка. Но оказалось, это еще не самое худшее. Как-то вечером прихожу домой, а мама мне радостно заявляет:

— Знаешь, кого отец встретил по дороге с работы? Эту твою знакомую, Нэнси Хардинг.

— Правда? — спросил я безразлично, хотя меня будто стукнули кулаком под дых.

— Ну, скажу я тебе! — воскликнул отец, опустил на секунду газету и радостно загудел: — Такая болтушка! Стрекочет как пулемет! Кстати, — добавил он, глядя на меня поверх очков, — ее тетя Лил и твоя мама были в свое время близкими подругами. И ее мать, Клэнси, я тоже помню. Лицо-то мне сразу знакомым показалось.

— А по-моему, ничего похожего, — строго возразила мама. — Мисс Клэнси всегда была тихая, спокойная.

— Да, уж про эту птичку не скажешь — тихоня, клянусь богом! — фыркнул отец, но вполне одобрительно. Ему нравились молодые, которые в карман за словом не лезут, не мне чета.

Я был подавлен. Мало того, что я сам не видел Нэнси, так она еще встретилась с отцом, когда он в грязной рабочей одежде тащился из Глена со своей туковой фабрики и, можно не сомневаться, наплел ей насчет меня такого, что уши завянут, — да, это уж слишком. Разве сравнишь отца с мистером Хардингом — я иногда встречал его после работы я относился к нему с уважением, если не сказать — поклонением. Невысокий такой человек, лицо похоже на сжатый кулак, одет всегда очень аккуратно и, быстро шагая домой, хлопает себя по бедру свернутой в трубку газетой.

Как-то вечером я робко взглянул на иего, и он энергично кивнул мне. Весь он был какой-то энергичный, быстрый, по-военному подтянутый. Вижу — узнал меня, я и заспешил рядом. Прямо не человек, а военный парад с духовым оркестром — сразу начинаешь шагать с ним в ногу.

— Где ты сейчас работаешь? — быстро спросил он, искоса глядя на меня.

— Да все еще на станции, — ответил я. — Последние месяцы дорабатываю.

— И что там делаешь?

— Помогаю в конторе, — слукавил я, как обычно. Сказать, что я просто-напросто посыльный, это было выше моих сил. — Ну, а в свободное время я учусь, — поспешно добавил я.

Удивительное дело — я зашагал быстрее, и фантазия моя тоже полетела на крыльях. Стремительность этого человека передалась мне, и меня понесло.

— Наверное, буду сдавать экзамены, чтобы отправили на государственную службу в Индию или куда-нибудь в этом роде. Торчать на железной дороге — дело гиблое.