Фрэнк О'Коннор - Протест настоящего мужчины

Сестры и я смотрели на маму с разинутыми ртами, и нас мучила совесть — это все мы виноваты, от нас ей целый день покоя не было. Отец прибежал с водой и чистой тряпицей. Йода не было.

— Я же тебе сказала — в гардеробе, — повторила мама. — В левом нижнем углу.

— Я смотрел. Вот бутылка. Она пустая.

Мама задумалась — но только на секунду.

— Том! Ты уже большой. Вполне можешь сбегать в городок за йодом, — сказала она мне. — Бегом туда и обратно — на все хватит полчаса. — Она повернулась к отцу: — Возьми в сумке, под лестницей, десять шиллингов. Дай их Тому. — Снова ко мне: — Если аптекарь спросит, зачем, скажи, ну, просто помазать ранку. Ему этого хватит.

Наверное, я продолжал глазеть на маму, потому что она добавила:

— Ты что, разве дороги не знаешь? Вот и не будь младенцем. Бегом туда и обратно. Только поосторожней. Берн деньги и отправляйся.

Конечно, я знал дорогу как свои пять пальцев. Но сегодня все было другим: дорога казалась более узкой и извилистой, а за высоким густым кустарником скрывались разные враги — они хотели помешать мне спасти мамину жизнь. Вокруг все присмирело, вот-вот должен был грянуть гром. В пути меня ждала не одна опасность: дом с привидениями неподалеку от школы, Лиззи-дурочка, терьер Тейлора — но я собрался с духом и успешно преодолел все преграды. О дедушке я вспомнил уже на окраине Малладафа, и мне сразу стало страшно. Одно дело смотреть на него украдкой из-под маминого локтя, и совсем другое встретиться с этим огромным медведем, у которого рука вдвое длиннее моей, один на один. На углу главной улицы я в нерешительности остановился. Лавка аптекаря была в дальнем ее конце, по правой стороне. Я решил: промчусь, как заяц, мимо домов, влечу в аптеку, схвачу йод и галопом назад. Я зажал в кулаке деньги и побежал.

Но добежать до аптеки мне было не суждено. Раскатистый голос великана настиг меня у почты:

— Эй, а не мой ли это внук? Кого мы видим? Ну-ка, который из них?

Я думал только об одном — побыстрей домчаться до аптеки — и проглядел главную опасность. Надо мной нависла громадная махина. От ужаса я не мог поднять глаза и смотрел прямо перед собой — в шарообразный живот.

— Так ты Бэрке или нет? Ну же, отвечай. Бэрке?

— Бэрке.

— Вот это событие! Бэрке пустился в плавание по огромному и бурному морю жизни безо всякой охраны! Ну-ка посмотри на меня, парень! Посмотри на меня!

Ручищей величиной с тарелку он взял меня за подбородок и приподнял мою голову — я увидел перед собой большое заросшее лицо и красный алчный рот. Мы стояли так близко, что даже касались друг друга, и вдруг я ощутил нечто доселе мне неизвестное — от этого человека-горы шел запах. Не отталкивающий, нет, но очень сильный и резкий — так пахнут маки или коровы в морозную ночь, и сейчас, в знойный день, запах этот окружал дедушку недвижным ореолом. Я осмелился взглянуть на дедушку, но продолжал думать об одном: я вдыхаю этот запах и от него кружится голова.

— Ты мальчик, — сказал дедушка. — Ты Том, правда? Хорошее имя, парень, меня тоже так зовут. Всегда носи его с честью. — Рука с моего подбородка передвинулась на щеки, прошлась по волосам. — Да. Самый настоящий Бэрке, вылитый. Только рот у тебя, парень, вроде не наш. Маленький, норовистый — это, боюсь, ты от Нисонов унаследовал. Но ничего. Не страшно. — Он взъерошил мои волосы. — А язык у тебя есть, — парень?

— Есть.

— А кто я такой, знаешь?

— Знаю.

— Ну кто?

— Мой дедушка.

— Вот, — медленно произнес он. — Твой дедушка.

Тут он вдруг захохотал, и его вздутый живот затрясся у меня перед носом.

— Ну не потеха ли, черт меня дери! Том Бэрке и Том Бэрке! Знаешь что, парень? — Он перешел на шепот: — Давай отпразднуем такое событие, а? Вдвоем. Ну, что? Дед и внук Бэрке совершат экскурсию по древней земле Малладафа. Что скажешь?

Я начал было объяснять ему про маму, но он перебил меня:

— Всему свое время, — сказал он. — Первым делом — наша экскурсия. Сшит и скроен ты что надо, пусть весь городок поглядит, как мы шествуем вместе. Неужто откажешь старику в таком удовольствии?

Он схватил меня за локоть и повернул туда, откуда я только что пришел.

— Пока не село солнце, нужно осмотреть южную сторону. — И потащил меня за собой.

Куда мне, такому перепуганному, было сопротивляться? Я засеменил с ним рядом, на каждый его шаг приходилось три или четыре моих. Он не умолкал ни на секунду, а я от страха поначалу даже не слышал, о чем он говорит. Но постепенно страх улетучился, и я стал смотреть на него с почтением и любопытством, захлестнувшим меня волной: а сколько ему лет? А какой у него рост? Что за борода? Как он дрался с полицией? Как гулял и буянил? Но когда я уже хотел задать первый вопрос, язык вдруг прилип к гортани, и дедушка продолжал рассказывать. Говорил он как судья, речь его текла потоком, и обыкновенный городишко на одну улицу — таким был Малладаф — вдруг превратился в самое романтическое место во всей Ирландии. Дедушка показал мне развалины дома Золотого Галлахера — этот Галлахер обнаружил на дне бухты Донегол затонувший испанский галеон, нанял всех, сколько было, мальчишек в округе (в том числе и дедушку) и заставил их прыгать в черную пучину, они выныривали, держа в руках, во рту, между пальцами ног дублоны и муадоры, сапфиры и бриллианты. Йотом он показал мне место, где войску Кромвеля устроили засаду и всех его солдат разорвали на куски голыми руками. Мы подошли к площадке, где когда-то стоял храм друидов, и дедушка опустился на колени — показать мне, как эти святые поклонялись солнцу. Он отвел меня на окраину городка, к полю, под которым течет серебряная речка, но как она журчит, можно услышать только в летнюю ночь, потом к фургону лудильщика, там, сказал дедушка, живет единственный во всей Ирландии прямой потомок Катера Мора, короля Ленстера. Мы видели одного из самых старых в Европе козлов, видели теленка, родившегося с двумя головами (одну из них удалили всего неделю назад). Смотрели через стену работного дома — в старые времена злющий хозяин этого дома, Кровавый Болдриг, до смерти забивал работающих на него маленьких сирот, а потом его самого убила копытом дикая одноглазая лошадь. Мы вышли к гавани и через Атлантический океан смотрели иа Нью-Йорк, где днем и ночью горят сотни миллионов огней, а при извержениях вулканов взлетают к небу целые улицы.

О маме я позабыл и думать. Продолжай дедушка говорить дальше, боюсь, я о ней так бы и не вспомнил. Но наконец мы вернулись к месту, где он поймал меня, остановились, и дедушка сказал:

— Ну вот. Что ты теперь скажешь о Малладафе? — Он сгреб в кулак бороду и кинул на меня озорной взгляд. — Одно место я позабыл, — сказал он. — Церковь. Но там ты, кажется, уже бывал.