Владимир Добряков - Когда тебе пятнадцать

— Сразу бы и сказал: надо к Волкову. Сейчас позвоним, спросим…

Минут пять ушло на переговоры, ожидание, и наконец Степаныч закивал в трубку:

— Понятно, товарищ Волков. Все ему сейчас объясню.

Положив трубку, вахтер вышел из своей стеклянной комнатки и поманил Костю пальцем:

— Прямиком иди, не сворачивай. В столовую упрешься. А там по правую руку и будет механический. Волкова спросишь. Укажут. Все знают его.

Спрашивать не пришлось. У входа в цех стоял плотный, невысокого роста человек в темном берете. Костя из-за этого берета не сразу и узнал Волкова — почему-то больше всего запомнилась его пыжиковая шапка. Может, потому, что отец тогда рассказывал, как хулиганы на нее позарились.

А Волков узнал Костю, приветливо улыбнулся ему. Поздоровался и, продолжая улыбаться, спросил:

— Значит, лично со мной разговор у тебя?

— Лично, — подтвердил Костя.

— Тогда в столовую, что ли, пойдем. Там не помешают… Прямо из школы, вижу, — сказал он, взглянув на Костину сумку. — Не обедал, значит? Ладно, и я за компанию киселя выпью. Тетя Сима кисель у нас варит — по три стакана берут. Если денег нет, не волнуйся, расплатимся. Обеды у нас по заводским расценкам, за полцены. Подсобное хозяйство выручает. Не говорил отец?

— Нет, не говорил, — качнул головой Костя.

Сели в углу почти пустого в этот час зала. Костя зачерпнул ложку наваристого борща, но до рта не донес, сказал:

— Я из-за отца, Леонид Иванович, пришел…

— Догадываюсь… А может, борщ сначала съешь?..

Костя думал, что объяснять и рассказывать придется долго, — нет, Волков все быстро понял. Слушал внимательно, вздыхал сокрушенно, задумчиво постукивал пальцем по синему пластику стола.

— Спасибо, Костя, — просто сказал он. — Спасибо, что пришел. Что веришь нам и надеешься. Лечить отца надо. Это верно… И сами думали об этом. А если еще так ведет себя, такие дома концерты устраивает… придется лечить. К несчастью, не всем только это помогает. Но пробовать надо. А какой еще выход? Ждать — терять дорогое время… И вы мучаетесь. И ему плохо… И производству — минус.

— У него руки утром трясутся.

— Ах беда ты, беда! Ты сам-то не говорил с ним о лечении?

— Нет, сначала с вами хотел. Я ведь не знаю, можно ли оформить на лечение и как это делается… А надо было поговорить?

— Да, может, и не помешало бы. Именно тебе, даже не матери. Не просить, не упрекать — это ни к чему. Из практики знаю: плохо действует. А поговорить по-мужски, даже сурово, как оно на самоед деле и есть. Сумеешь? Но обязательно скажи, что в лечение веришь и что все будет хорошо. Конечно, мы тоже проведем с ним работу, подготовим. Не волнуйся: возьмемся вместе, глядишь, и вытянем. Да, надо вытягивать…

Допив стакан душистого киселя, Костя вытер губы и смущенно сказал:

— Я сначала не узнал вас. Вы тогда не в берете, а в шапке меховой были. В пыжиковой…

— Отец, наверно, рассказывал. Как украли у меня… — улыбнулся Волков, но тут же помрачнел: — Конечно, веселого в этой истории мало. Накрыли вскоре парнишку, стали разбираться. Седьмой класс, разболтанный, злой, дерзкий. По шапкам уже крупный специалист. Севкой зовут мальчишку. Что делать? В детскую колонию отправлять? Поглядели — жалко, я первый и попросил: нельзя ли без колонии обойтись? Как винить мальчишку? Картина тоже печальная: отец от пьянства не просыхает, работу бросил, дома дебоши, измучил всех. Севку лупит. В таких случаях детям больше всего достается. А реагируют по-разному. Кто крепче даже становится, а кто и с родителей пример берет, как этот же Севка. Отца оформляют на лечение, а с Севкой… С Севкой вышло, что вроде как я, — Леонид Иванович засмеялся, — главный «шапочный» обвинитель и заступник, опеку над ним взял. Непростое дело. Три раза дома был у них, в школу собираюсь сходить. Не знаю, выйдет ли что-нибудь стоящее из этого дела.

Леонид Иванович взглянул на часы:

— Ну что ж, договорились, значит: будем оформлять на лечение. Правильно? А тебе — носа не вешать!

— Да я и не вешаю. — Костя потрогал кончик носа, будто проверяя — на своем ли он месте.

— А кисель отменный, правда? Может, еще стаканчик?

— Нет. — Костя поднялся из-за стола. — Спасибо. Больше некуда. А с отцом, Леонид Иванович, я поговорю. Обязательно.

Дмитрий Кириллович пропустил мясо в электрической мясорубке, гудевшей, как космическая ракета на старте, выложил фарш на тарелку, затем снял крышку и нож, промыл их под струей горячей воды.

— Оля, — спросил он, — теперь я могу быть свободен?

— Конечно, дорогой. Сейчас начинается мое творчество. Котлетное. Не улыбайся — творчество! Бывает, когда делаю какую-то скучную работу, то вдруг представлю себе, что я на сцене, что передо мной в полутьме — настороженный зрительный зал, и сразу становится интересно, я уже творю.

Развязывая на спине мужа тесемки фартука, Ольга Борисовна услышала шаги дочери, насторожилась и сказала, понизив голос:

— Все-таки беспокоит меня Татьяна. Взгляд отчужденный, ускользающий, точно чего-то боится или скрывает. Тебе не кажется?

— Похоже на то… — неопределенно пожал плечами Градов.

— Не та ли размолвка с Олегом — причина? А?

Скульптор снова пожал плечами.

— Дима, а не спросить ли ее? В деликатной форме. Как ты считаешь?

— Можно и спросить, — согласился тот. — Оля, пойду поработаю. Мне нужно хотя бы часик посидеть.

— Иди, дорогой.

Спросила Ольга Борисовна за обедом. Положила в тарелку дочери румяную котлету и, будто лишь сейчас вспомнив, улыбнулась:

— Да, сегодня с Дмитрием подвезли твоего одноклассника…

— Кого это? — без особого удивления спросила Таня.

— Представь, твоего друга, Олега Чинова. — Так и не поняв, какое впечатление произвело на дочь это имя, Ольга Борисовна добавила: — Ты не удивилась?

— Если бы космонавта подвезли или Аллу Пугачеву, тогда конечно…

— Пугачева отчего-то не встретилась! — хохотнул в бороду Дмитрий Кириллович и намазал котлету горчицей.

— Зачем столько мажешь? — недовольно заметила Ольга Борисовна. — Внутренности сожжешь.

— Авось не сгорят! — И Градов отправил треть котлеты в рот, сверкнув белыми крепкими зубами.

Таня с улыбкой проследила за ним и сказала:

— Надеюсь, Чинов доставил вам не меньше удовольствия, чем знаменитая звезда эстрады.

— Браво, Танечка, прекрасная реплика! — Ольга Борисовна прихлопнула в ладоши. — Действительно, впечатление он производит самое приятное.

— Я же тебе говорила: элегантен и воспитан.

— Но в театр почему-то не захотела с ним пойти.

— Были другие дела.

— Очень напрасно. Кстати, на мою долю аплодисментов выпало не меньше, чем исполнительнице главной роли.

— Ты уже рассказывала.