Владимир Добряков - Когда тебе пятнадцать

Татьяна Сергеевна надела очки, внимательно оглядела варежку и скупо улыбнулась:

— Остался у меня, на твою удачу, моток красной шерсти.

— Сегодня свяжешь?

— Да куда ж денешься, попробую. А то расстарается мама, вручит тебе какие-нибудь заморские, с фирменной нашивкой. Всем девчонкам на зависть. А тут свои будут — теплые, бабушкины. И в тон опять же. Я разве не понимаю? Понимаю, внучка: красное — с красным. А попугаем и сама не пошла бы. Лыжный поход, значит? Ты, наверно, и затеяла?

— Угу, — кивнула Таня.

— И правильно: не зря тебя комсоргом выбрали. Старайся. Слушаются тебя ребята?

— Ой, бабика, всякое бывает… А вообще, не очень. Такие экземпляры есть!.. Помнишь, про Курочкина рассказывала? Стихи пишет… Ну никак не может человек понять!

Татьяна Сергеевна достала спицы и усмехнулась:

— Чего не может понять? Что сердце твое глухо к его стихам?

— Не к стихам. К нему. Столько важности, уверенности в своей гениальности! Да еще лучший баскетболист! А как на девчонок смотрит — низшая раса.

— На тебя-то иначе… — возразила бабушка.

— Не уверена… Так, игра какая-то, клоун… Сегодня новым шедевром разразился… Показать?

— Ну, если не такой большой секрет… — улыбнулась Татьяна Сергеевна, ловко орудуя спицами.

— Ты же знаешь, у меня нет от тебя секретов. И никогда не было… — Таня достала из портфеля сложенный вчетверо листок, развернула. Чуть покраснев, поморщила губы: — Глупые в общем стихи… Ладно, слушай:

— А кто этот — Гудин Костя? — не отрывая глаз от вязания, спросила бабушка. — В вашем классе учится?

— Я же говорила: по географии сегодня хорошо отвечал. Застенчивый такой парень. Но очень толковый.

— И… на тебя поглядывает… — тая в уголках мягких губ улыбку, подсказала Татьяна Сергеевна.

— В общем, поглядывает, — не стала отпираться Таня. И уточнила: — Мне так кажется.

— Ой, Татьяна, — притворно вздохнула бабушка, — чем ты их привораживаешь? Петя, а теперь еще Костя. И помнится — про Олега говорила: в космос, мол, собирается с тобой. Целый хоровод вокруг тебя. Уж открой секрет-то — чем привораживаешь?

— Да ничем, бабушка. Абсолютно ничем.

— Так я и поверила!

— Да честное слово. И вообще — в классе у нас и получше девочки есть. Конечно…

— Может, все-таки глазки строишь, кокетничаешь?

— Бабушка! — возмутилась Таня. — Да разве я похожа… Просто обидно, честное слово.

— Ну хорошо, хорошо, — закивала Татьяна Сергеевна. — Лишнее сболтнула. Не обижайся. Лучше скажи: кому они там угрожают? «Изменила нам Березка…» Тебе, значит, угрожают?

— Мне? — Таня даже поразилась такому бабушкиному предположению. — Пусть только попробуют!

— А может, Косте?

— Ну Костю, пожалуй, не испугаешь. — Таня скосила глаза, посмотрела на свое узенькое плечо. — У Кости — во плечи! Начнет на уроке физкультуры отжиматься — не сосчитаешь. А кулаки…

— Пудовые!

— Да, уж если бы стукнул!..

— Враз мокрое место!

— Не смейся, бабушка. Костя в самом деле очень сильный. А вот чтобы подрался — не видела. Четвертый год вместе учимся, и не видела… Ой, говорим, говорим, а плов там… не сгорит?

— Не волнуйся. Весь технологический процесс по минутам рассчитан. Сейчас будем есть. Зови деда. Сегодня не до снов ему было. Полночи, бедный, с радикулитом маялся. Два перцовых пластыря налепила ему. Какие тут сны! Поди, и не знает, что внучка пришла. Видишь, не показывается. Рыбками занялся.

— Аквариум чистит? Я помогу…

— Роды принимает. Самочке пришло время икру откладывать.

Действительно, Сергей Егорович, кажется, начисто забыл и про верстак, и про напильники, и про саму внучку. Водрузив на хрящеватый нос очки, он сидел возле окна, где с правой стороны от горшочков с колючими кактусами стоял аквариум.

— Танюша! — обрадовался дед. — Ну-ка занимай рядышком место, театр будем глядеть.

И правда, театр. У задней стенки аквариума лиловый, с голубым и красным отливом петушок, топорща нарядные крылышки, вился вокруг своей подруги, тесно обнимал ее гибким хвостом. Самочка выпускала несколько икринок, и не успевали они опуститься на дно, как озабоченный супруг одну за другой заглатывал их и спешил наверх. Там, в укромном уголке, среди листочков водяного папоротника, будто горка мелкой дроби, вперемешку с пузырьками воздуха, уже блестела тугая гроздь икринок. Туда, к светлевшей грозди, петушок примостил и новую порцию икринок, которые только что, словно в кошельке, припрятал во рту.

— Видишь, какой заботливый отец, — сдерживая голос, восхитился Сергей Егорович. — Ни одной икринки не обронил. Теперь и мне заботы прибавится. Мальки-то вылупятся — едва глазом различишь. Как выкормить их? Как вырастить?

— Раньше ведь выкармливал, — в самое ухо сказала ему Таня. — Банановые корки настаивал.

— Корки — не задача. Как потом кормить? Мелкий циклоп нужен. А меня радикулит, как обручем, сковал. Сколько промучает — неизвестно.

— Таня! — послышалось из другой комнаты. — Веди инвалида! Пловом буду лечить.

От ароматного жирного плова Сергей Егорович, и правда, словно поздоровел. А выпив большую чашку горячего киселя, пощупал поясницу, сначала с опаской, а потом смелей наклонился влево, вправо, отвесил благодарственный поклон хозяйке и громко, с удивлением сказал:

— Матушка, а ведь подремонтировала. Спасибо! Прямо другой совсем механизм! Случилась бы нужда — на пруд бы сейчас сбегал, сачком в проруби пошуровал.

— Обожди, петушок! — засмеялась Татьяна Сергеевна. — Не распускай гребень. У радикулита — семь пятниц на неделе.

Сергей Егорович ушел в свою комнату, занял место у подоконника, а Таня помогла бабушке помыть посуду, расставила в буфете чашки, после чего опять уселась на диване и взяла журнал «Новый мир», который бабушка выписывала уже лет двадцать подряд.

— У вас сегодня останусь, — объявила Таня. — Маму я предупредила.

— И как Ольга Борисовна, не возражает? — спросила Татьяна Сергеевна.

— Только и сказала: «И хочется тебе на старом диване бока пролеживать!» В спектакле сегодня мама не участвует, в гости идут с Дмитрием Кирилловичем… Ну и пусть идут! А мне и здесь хорошо! — Таня постучала кулаком по чуть выпиравшей и жалобно зазвеневшей пружине. — И не чувствую! Сплю как убитая… И варежку мне свяжешь. А вечером фигурное катание будем смотреть. Я за Бестемьянову болею.

— Это резвая такая? Быстрая? Помню. О, такая любому чемпиону даст бой. Худенькая только очень стала.

— Бабушка, ну почему худенькая? Как раз в норме. Лучше толстой, что ли, быть? Скажешь тоже! — Таня потрогала свой живот. — Ого, будто барабан. — И тяжело вздохнула: — Накормила, как на убой. Нет, все равно двадцать километров завтра пробегу. Вот если бы Костя лыжную мазь принес…