Владимир Добряков - Одиннадцать бестолковых

— Однако нам тоже пора, — забеспокоилась Валя Галкина. — Скоро звонок…

К началу первого урока Серега не пришел. Несколько минут ребята еще надеялись: вот сейчас откроется дверь и покажется сконфуженная физиономия Шубина — с Серегой, как и с Валей-толстенькой, такое случалось, опаздывал. Однако скоро стало ясно: не придет. А тут еще математичка Лидия Григорьевна, просматривая журнал, неожиданно сказала:

— Нет, говорите, Шубина? А я собиралась спросить его — ни одной оценки не имеет. Что с ним, не знаете?

Все ребята в классе повернулись в Димкину сторону — ведь точнее Димки никто на такой вопрос не ответит.

Димка тяжело поднялся из-за парты и, глядя на кляксу в своей тетради, произнес:

— Заболел он.

Произнес таким голосом, будто у самого температура градусов сорок была…

Едва прозвучал звонок на переменку, как ребята третьего звена сразу же сбились в одну кучу. Это получилось как-то само собой, без всякого сговора. То обычно равнодушно разбредались в разные стороны, а тут потянуло друг к другу. Вот как бывает, когда появляется общее дело, тайна. Вдобавок ко всему события принимали загадочный характер. Почему все-таки не пришел Серега? Болезнь — это, конечно, вранье. Неужели их застыдился, ребят? Или из-за синяка? А что если отец так избил его, что Серега теперь и ходить не может?

Борька заговорщицки кивнул на дверь, шепнул:

— Пошли в коридор. Надо обсудить ситуацию…

Лишь Валя Зайцева не знала, что делать и как вести себя. Близко подойти к ребятам или о чем-либо спросить она не решалась, но и совсем отойти, сделать вид, будто ничуть не интересуется их делами, ей было жалко. Вчера из-за кино она ушла от ребят, а сегодня они так недобро смотрят на нее, словно она какая-то преступница. Даже Юра — вот бы уж никогда не подумала! — этот тихоня и безвольный человек вдруг показал характер. Попросила на уроке резинку — он и глазом не повел, будто не слышал. А резинка у него наверняка есть. Просто не захотел дать. Пришлось попросить у девочки с соседнего ряда.

Да, избегают ее, сторонятся. Это совершенно ясно. Вот о чем-то зашептались, всей гурьбой двинулись из класса. И хоть бы один взгляд в ее сторону! Что ж, не надо, пожалуйста! Валя, конечно, и не собиралась идти за ними, а нахальный Андрюшка вдруг оттеснил ее в сторону и прошипел в самое ухо:

— А ты не подходи к нам, слышишь? И не болтай! А то пачек знаешь каких накидаю! Вот так!

Ей ничего не оставалось, как обиженно передернуть плечиками.

— И вовсе я в вас не нуждаюсь!

В коридоре Валя остановилась у сатирической газеты «Шприц». Она с минуту читала какую-то заметку, но если бы ее спросили, что в ней написано, — не смогла бы ответить. Мысли были о другом…

— О чем грустишь, Валя?

За ее спиной стоял улыбающийся, синеглазый звеньевой первого звена. Он улыбался приветливо и так понимающе, что Валя испугалась: не догадался ли Пуговкин о ее мыслях?

— Грущу? — Она с деланным удивлением изогнула брови. — Нисколько! Посмотри, как хорошо нарисована карикатура.

— Еще бы! — сказал Лерчик. — Вася Греков рисовал, из 8 «А». Школьный Бидструп… Так почему же все-таки ты грустила?

Он пытливо смотрел ей в лицо. И она вдруг нашлась.

— Ты видел новый польский фильм «Прерванный полет»?

— Нет еще.

— Вот когда посмотришь, может быть, и тебе станет грустно.

Это она хорошо придумала, как ответить. Просто здорово! Сбитый с толку, Лерчик стоял, разинув рот. Он и верил и не верил ей.

— Ладно, посмотрю, — растерянно сказал он.

На третьем уроке снова пришлось вспомнить о Сереге Шубине. И не только вспомнить. По понедельникам третий урок в 5 «В» — география. А ее ведет Елена Аркадьевна. Она, конечно, поинтересовалась, чем заболел Шубин, и в какой день, и был ли Дима у него дома. Бедный Димка едва не взмок, отвечая на ее вопросы. И все же классная руководительница осталась недовольна им: ничего толком не знает, а еще друг, в одном дворе живет!

Валя Галкина, не сводившая глаз с Елены Аркадьевны, казалось, читала ее мысли. Вот учительница, разрешив Диме сесть, на секунду задумалась. «Уж не хочет ли сама побывать у Сережи?» Звеньевая беспокойно заерзала на парте.

— Елена Аркадьевна, — подняв руку, сказала она, — я сегодня схожу к Шубину и все узнаю. Мне как раз надо в ту сторону — взять папин пиджак из химчистки.

О пиджаке она сказала нарочно. Он еще, наверно, не готов. Но ей ничего не стоит узнать — может быть, его почистили раньше срока.

— Что ж, прекрасно! — одобрила Елена Аркадьевна, и на ее смуглых щеках появились ямочки.

Зато Димка ничего прекрасного в этом не находил. Насупившись, он сердито глядел через плечо Вали-толстенькой в спину не в меру услужливой звеньевой.

Едва дождавшись конца урока, Димка подошел к Галкиной.

— Ты к Сереге сегодня не ходи. Я сам узнаю.

— Но мне же все равно по пути, — возразила Галкина. — Химчистка рядом с вашими домами.

— Рядом! Почти целый квартал…

Димка не договорил, потому что в этот момент к ним подошла Сабина. Она тихонько сказала:

— Валя, к Шубину пойдем вместе.

Этого еще не хватало! Димка сердито засопел.

— Не верите, что ли, мне? Говорю: сам все узнаю.

— А ты почему так отговариваешь? — Галкина подозрительно сощурила глаза.

— Почему, почему! Для вашей же пользы. Опять хотите нарваться?

Сабина сверху внимательно заглянула в Димкино лицо.

— Скажи, Дима, ты утром был все-таки у Сережи?

Димка не выдержал ее взгляда.

— Ну… был. А что?

— Значит, нам сказал неправду. Зачем?

— Зачем? — Димка подумал, пожевал губами. — Ну, просто…

Окончания фразы девочки так и не дождались.

— Сегодня после уроков, — спокойно и твердо сказала Сабина, — мы с Валей идем к Сереже.

— Кстати, — заметила звеньевая, — для начала положим в его почтовый ящик статью из Борькиного журнала. Как и договорились.

— Я, что ли, не могу положить! — буркнул Димка.

— Кроме того, — добавила Сабина, — я хочу передать свое письмо.

— Ну, смотрите, не пожалейте, — проговорил Димка.

Солнце скатилось за крыши. Даже редкие желтые листья на верхушках деревьев не золотились его лучами. Небо с востока укрывала темная пелена.

Шурша по накатанному асфальту, мимо проносились «Волги» и «Москвичи», потускневшие и не такие нарядные в этот предвечерний час, когда и тени уже гуще и даль туманней, а фонари еще не зажигали и в окнах не видно света.