Владимир Добряков - Хозяин двора

Телеграмма и Ольгу Васильевну озадачила: неизвестно, в каком вагоне едет. А у него же груз — белье, вещи, учебники, какой-то еще подарок. Ведь не в гости на три дня едет, может быть, и год проживет, и два. Надо бы такси заказать, встретить. А как? Пока проищешь, пробегаешь — его и след простыл. Да и узнает ли его? Лет шесть уже не видела. Тогда подросток был, теперь — взрослый человек, армию отслужил…

И еще Ольга Васильевна с запоздалой тревогой подумала: не поспешил ли муж, пригласив Николая жить у них? Достаточно ли они знают о нем? Тетя пишет: спокойный, выдержанный, не выпивает, не курит даже. Но она — мать, может и не увидеть каких-то недостатков сына. С работой нечетко у него. Здесь, там успел поработать, а лет-то — всего ничего. Зеленый. Какое влияние он окажет на Олега? Не будет ли хуже?.. Впрочем, к чему теперь ломать голову — едет. Но вагона не указал! Не мальчишество ли!

Так и не рискнули они ехать утром на вокзал — встречать Николая. Однако на работу Ольга Васильевна не пошла, отпросилась на день. Поднялась она очень рано, убрала в квартире, на базар сходила за ягодами и цветами, даже успела в газовой духовке испечь пирог с малиной — любимый пирог Олежки.

От запаха пирога, от солнца, прямыми лучами заливавшего комнату, от мамы, необычно красивой, надевшей васильковое платье с белыми бусами, от того, что с минуты на минуту может раздаться звонок и на пороге появится дядя Коля — да еще с какими-то необыкновенными подарками, — от всего этого у Олежки сладко и тревожно пело в груди…

Ольга Васильевна поставила на полированный журнальный столик вазу с красными и белыми пионами, взглянула на часы. Однако уже двадцать минут, как поезд пришел.

— Сын, — позвала она, — ты не запаришься на балконе? Надень шапочку…

— Мам! — В балконной двери возникло испуганное лицо Олежки. — «Волга» с шашечками подъехала.

Ольга Васильевна, как девчонка, кинулась на балкон — посмотреть.

— Да, он — Николай! — сказала она взволнованно. — Беги, встречай.

Олежка так спешил, что на площадке второго этажа чуть не растянулся. Дядя Коля, плотный, коренастый, в сером пиджаке, уже стоял перед открытым багажником и легко, как пушинку, вынимал из недр его третий по счету чемодан.

— Никак племяш? — увидев сбежавшего со ступенек крыльца Слежку, веселым и удивленным баском проговорил дядя. — Вот ты какой! — Он приподнял его, будто собирался поставить на стул, и так, на вытянутых руках, несколько секунд держал. — Ну, парень! Лук репчатый! Здравствуй! — И потряс Олежку, словно проверил, крепко ли приделаны у него руки, ноги, а заодно и голова.

— Этот, извиняюсь, цирк надолго? — по-доброму усмехаясь, спросил пожилой таксист. — План, браток, торопит.

— Усвоил. — Дядя Коля опустил племянника на землю и достал из кармана бумажник.

Получив деньги, шофер указал на небольшую картонную коробку, стоявшую в багажнике.

— А это? Так и забыть можно.

— Дядя Коля, я возьму. — Олежка подсунул под бечевку пальцы и… коробка даже не шелохнулась.

— Что такое? — обеспокоенно спросил дядя Коля. — Приклеилась? — Он взялся за бечевку и легко поставил тяжелую коробку рядом с тремя чемоданами. — Напугал меня. Думал, и правда клей снизу натек.

Хлопнула дверца, машина с шашечками свернула за угол, а сбитый с толку Олежка никак не мог прийти в себя. И когда по лестнице поднимались (он шел впереди, с чемоданом, дорогу показывал), все ломал голову: отчего же не смог поднять коробку? Может быть, зацепилась за что-нибудь?.. Клей еще какой-то…

Пока мама и дядя Коля обнимались, оглядывали друг друга, Олежка снова сбежал вниз по лестнице — за последним чемоданом. Через минуту, с трудом переводя дыхание, он втащил его в переднюю.

— Ай-яй, кран подъемный! — подбежал дядя к Олежке. — Зачем же сам-то? Надорвешься.

— Ерунда! — отмахнулся Олежка. — Я и на пятый этаж втащил бы!

— Ты уж не серчай, — тем же веселым баском сказал дядя, — что самые тяжелые чемоданы пришлось тебе нести. Я-то, видишь, что полегче. — И носком туфли он тронул картонную коробку.

Олежка снова ухватил бечевку и… тот же результат. Он вцепился двумя руками — едва-едва оторвал от пола.

Олежка понимающе рассмеялся. Выходит, дядя все это время разыгрывал его. А вдруг и в коробке — розыгрыш? Булыжник здоровущий. От такого дяди можно любой сюрприз ожидать.

— В коробке и есть… то самое? — осмелев, спросил Олежка.

— То самое, — подтвердил дядя. — Как видишь, не обманул. Тяжелое — раз, в машине вез — два.

— А что это? — Олежка больше не в силах был терпеть.

Дядя Коля прищурился, почесал за ухом.

— Если брать, как выражается пан Зюзя, по большому счету, то это, Олег Сергеич, здоровье твое, сила, ловкость, а возможно, и сама судьба.

— Так много — в одной маленькой коробке? — шутливо не поверила Ольга Васильевна.

— А можно я открою? — Олежка уже держал в руках ножницы.

— Все твое. Поступай, как желаешь.

Было у Олежки подозрение: двухпудовую гирю привез шутник дядя. Да только говорил уж очень серьезно, не похоже на розыгрыш. И все же почти угадал: одну за другой вынимал он из коробки целое семейство разноцветных чугунных гантелей — по килограмму, по два, по три, по четыре, затем эспандер с пружинами, динамометр со стрелкой (силу рук определять).

— Какой же ты, Николай, все-таки ребенок, — глядя на пеструю груду разнообразного железа, покачала головой Ольга Васильевна.

Когда мама при ком-то называла Олежку ребенком, он очень обижался, а дяде Коле, как видно, это было даже приятно. Он лишь конфузливо улыбался и потирал крупными пальцами гладко выбритый подбородок.

Она едва не прыснула со смеху: до того виноватый был у Николая вид. Махнула рукой:

— Снимай пиджак, пироги будем есть.

Хоть и сильнющий дядя Коля, а видно, пропотел со своими чемоданами, да еще в такую-то жару — красная ниточка на градуснике за цифру «30» перелезла. Он пошел в ванную комнату — принять душ.

Пока дядя плескался под холодными струйками (Олежка был уверен, что дядя моется только холодной водой), он решил навести порядок в своем богатом, спортивном хозяйстве. Чудесные железные дары Олежка разложил у себя в комнате, в свободном местечке между книжной полкой и окном. Разложил в строгом порядке, сначала — пара маленьких гантелей, дальше — тяжелей, тяжелей, а у стены — четырехкилограммовые. В подоконник вбил два гвоздя — силомер повесил и эспандер с длинными тугими пружинами. Растянуть все пять пружин Олежка, как ни тужился, не смог. Тогда две из них отстегнул — и пошло дело, три раза растянул на всю ширину рук.