Александр Исбах - Капитан Соколин

Невысокая трава аэродрома была еще мокрой от росы, а люди в синих комбинезонах уже суетились у ангара.

Сегодняшнее утро было необычным в жизни комдива. Вчера обком предложил ему сделать доклад в районе, на массовом рабочем собрании, посвященном МЮДу.

— Нашли комсомольца!.. — усмехнулся Кондратов.

В этом районе находился завод, на котором он работал в юности. Кондратов не был на заводе много лет. Ему вспомнились луга на скрещении двух рек, березовая роща (разрослась, верно, и березки повыросли), старые приятели, с которыми играл в городки, кидал тяжелые чугунные чушки в мартен и прятал оружие под сушильной печью; и он согласился…

И вот он идет по зеленому росистому полю. Маленький самолет вздрагивает на траве в ожидании взлета. Невысокий лётчик, в черном, каком-то необычном шлеме с блестящими большими очками, стоит у самолета.

Издали летчик кажется совсем юным.

Кондратов несколько недоверчиво всматривается в его веселое, улыбающееся лицо.

— Здравия желаю, товарищ командир! Доброе утро.

«Ну и ну! Да ведь это девушка. Ей не больше двадцати лет. А шлем-то у нее из берета сделан. Красивее так, что ли? Да, пожалуй, красивее…»

Он дружелюбно оглядывает ее худощавую, стройную фигурку, пожимает ее маленькую руку и весела говорит:

— Летим, значит, товарищ начальник… Как вас звать-величать прикажете?

— Лейтенант Галина Сташенко, — отвечает она и, увидев его улыбку, смущается.

Ревет пропеллер. И вот уже нет земли под колесами. И ангары детскими домиками проплывают под самолетом.

Когда Галя была маленькая, отец не раз брал ее с собой вниз, под землю.

Может быть, именно там, в темных, безрадостных штольнях, и родилась у нее смелая мечта подняться в воздух.

И еще одно сокровенное желание было у Галины: на своем будущем самолете Галя мечтала поднять отца высоко-высоко в воздух и там, в просторе, заглянуть ему в глаза…

Но отец не дожил до этого дня. Телеграмму о его смерти Галя получила накануне своего первого самостоятельного вылета.

…Комдив Кондратов смотрит вниз на мелькающие под ними поселки, луга, перелески, на землю, по которой он шагал в дни своей юности.

Вот этой девушки, которая ведет самолет, тогда и на свете не было.

И все же он чувствует себя совсем молодым и весело, по-мальчишески смеется.

Они летят над заводом. Вот они, родные цехи, где он вырос, где огрубели его детские руки, где он узнал первые победы и поражения.

Старый, задымленный завод сверху выглядит величественно. Красные полотнища развеваются на высоких трубах. Даже паровой гудок басит сегодня торжественнее, и облако пара медленно вздымается навстречу самолету.

Галина делает три виража над заводом и плавно садится на луг.

Со всех сторон люди бегут к самолету. Кондратов выскакивает из кабины, снимает очки и оглядывается.

Его уже окружили. Он стоит растерянный, взволнованный, кого-то обнимает, пожимает десятки рук. Дубов… Павел Дубов. Вот он какой стал… Директор. Кондратов узнает старый друзей. Рядом с собой комдив видит высокого седого старика. Старик чисто выбрит. Только в глубоких морщинах сухого лица — несмываемая копоть, выдающая углекопов и литейщиков.

Он вынимает из кармана покоробленный кожаный футляр и протягивает его комдиву.

— Вот, — говорит он, и голос его дрожит, — вот, Ондрей, восемнадцать лет берег. Тебя ждал. Все думал: приедет Ондрюша завод навестить — не забудет Никиту Пенькова. Тогда отдам. Возьми, Ондрюша.

Андрей раскрывает футляр, вынимает синее стекло в деревянной оправе (на рукоятке вырезаны кривые буквы «А» и «К» с завитушками на конце). Он подносит стекло к глазам — и весь луг, и седые усы Никиты Пенькова, и лица комсомольцев, и Галя Сташенко становятся загадочными и призрачными. Синие блики ложатся на луг, и самое солнце кажется фантастическим шаром.

Двадцать пять лет назад Кондратов впервые взял в руки это стекло. Никита Пеньков поднял перед ним завалочное окно мартена, нестерпимый жар опалил его лицо, и он увидел, как бурлит и клокочет в печи фиолетовая лава.

Андрей опускает стекло, и мир опять становится реальным, и опять — яркая зелень огромного луга и белые усы Никиты Пенькова.

…Он делает доклад… Он говорит о прошлом, о березовой роще и голубом небе, о Никите Пенькове, о Паше Дубове и о старой дружбе.

Еще он говорят о молодости, о Галине Сташенко…

— А слыхал ты что-нибудь подобное, Никита Иваныч? Слушай внимательней, старый сталевар! Сегодня она, вот эта худенькая девушка в берете, командир воздушного корабля, поднимет тебя высоко над землею, и ты увидишь впервые за шестьдесят лет сверху, с неба, свой старый завод…

…Сильно завидовали заводские девчата Галине Сташенко! А ребята не спускали с нее глаз. Они вертелись у самолета и мешали заводить машину. Галя боялась, что будут продавлены крылья, помят хвост, разбиты приборы.

— Товарищ комдив, — улучив минутку, шепнула она Кондратову. — машина в опасности. SOS!..

…Первым летел Никита Пеньков.

Галина уверенно вела машину. Она видела в зеркальце торжественное лицо Пенькова, и ей казалось, что это не Никита Пеньков, а старый шахтер Степан Сташенко сидит сзади в кабине и его, своего отца, она поднимает над землей.

…Песня возникает в предвечернем воздухе. Солнце наполовину уже скрылось за горизонтом, и гребни облаков едва-едва пламенеет.

Хорошо, откинувшись на спинку сиденья, полузакрыть глаза и думать о прошедшем дне!

В кармане лежит синее стекло в старом футляре — подарок Никиты Пеньком. Каким орлом глядел сталевар на товарищей, вылезая из самолета! И как смутил он молодого летчика, обняв и поцеловав при всем честном народе.

А Галя смотрит вперед — туда, где разгорается последней вспышкой огромный солнечный костер.

Она тихо поет какую-то свою, не слышную Кондратову песню.

Эту песню любил петь Степан Сташенко, сидя над ее кроватью и проводя своей жесткой рукой по нежным льняным волосам дочери:

…Как жаль, что кончается этот день! Наверное, она никогда больше не встретит комдива Кондратова, думает Галя.

Вот уже аэродром. И самолет, мягко приземлившись, быстро катится по траве.