Лев Токмаков - Мишин самоцвет

На Урале всё же не совсем обычный народ. Многое может даже странным показаться. Вот хотя бы уральский разговор. Его и разговором-то назвать трудно: где можно сто слов сказать. уралец скажет три. А то и одно. Другое дело, что он там подумает, только слов от него вы услышите самую малость.

Вот с одного такого разговора и началась эта история.

Прекрасным летним утром вышли два уральских мальчика прогуляться во двор.

Вот, кстати, тоже, как понимать? Двор — не двор. Три сосны стоят. Огромные. Шесть пеньков старых, один свежий. В липкой смоле весь: сядешь — не встанешь. Серые шершавые камни прямо возле крыльца из-под земли вылезают. На одном ящерка сидит. Загорает. Да ещё лесной шиповник вовсю цветёт. Какой же это двор? Просто я написал «во двор», чтобы не писать «на улицу». Это было бы ещё неправильнее: по улице кто-никто ездить должен. Пускай не автобусы и трамваи так хотя бы велосипедист мог бы проехать. Куда там! На это место между домами даже водовоз со своей бочкой не заезжает. Кто погонит лошадь на камни-то?

Ну, вышли мальчики во двор и увидели друг друга. Миша увидел Ильку. Илька увидел Мишу.

Сами знаете, без разговора даже драки не начнешь.

А поскольку дело происходило на Урале, то и разговор у мальчиков получился самый уральский. Сели ребята на кучу опилок за дровяником, и стал Илька свою руку из кармана вынимать. Он тянул ее и выкручивал. Была рука у Ильки сжата в кулак, а разжимать кулак Илька почему-то не хотел. Вытащил он наконец руку из штанов, согнулся над своим кулаком. словно там кузнечик сидит, и стал медленно разжимать пальцы. Миша к Ильке присунулся интересно. И вдруг блеснуло на ладошке что-то. Увидел Миша камешек, на стеклянный карандашик похожий. А насмотреться не успел. Даже потрогать Илька не дал. Снова кулак зажал и руку в штаны засунул.

Хорош разговор, не правда ли? А дальше стали даже слова попадаться:

— Где взял?

— Нашел.

— Где?

— На Кудыкиной горе.

— Дай мне!

— Рука в огне.

Никакого толка продолжать беседу: Илька кого хочешь своими прибаутками переговорит.

Поднялся Миша с опилок. Досада его взяла. А тут ещё мелкие некрасивые камни под ногами валяются. Подобрал Миша одни. Повертел в руке, чтобы поудобнее между пальцами улёгся, и что есть силы запустил вверх. Взлетел камень над верхушками сосен, замер на излёте, словно что-то вспомнил, и ринулся вниз. Пробил ситечко хвои и. гулко ударяясь о сучки, запрыгал по сосне, как живой. Знал Миша, что не умеет Илька так бросать, что с завистью следит он сейчас за полетом некрасивого камня. И ещё понимал Миша, что уж теперь-то Илька ни за что на свете не покажет ему свой прозрачный карандашик, и поэтому даже не взглянул на приятеля, а отправился домой. И всё Мише Илькин камень чудится, всё из ума не идёт.

Илька тоже поднялся. Бредёт шагах в семи позади Миши и руку в кармане держит. Видно, хорошо понимает, что как ни бросай Миша камни, он. Илька, сегодня победитель. Вот он. прозрачный карандашик, в кулаке, а кулак — в кармане. Попробуй вынь, отними попробуй!

И чтобы уж окончательно закрепить свой успех, забежал Илька вперёд и говорит как бы невзначай:

— Л я место знаю, где этих камней полно. Мне один старик со смолокурки показал. Сказать кто?

Мрачно захлопнулась дверь «Мишиного дома. Не дождался Илька сладкого вопроса. Знал. Миша, что спроси он сейчас: кто? — сразу получит в ответ готовое: дедушка Пихто! Вот кто!

Деревянный дом. где жил Миша с мамой и бабушкой, стоял на самой окраине Старого города. Старым город назывался вовсе не потому, что был давно построен. Никто ведь не говорит: старый Киев, например. Дело в том, что в трех километрах от Старого города был Новый. Между Старым и Новым городами ходил автобус, а у приезжих часто возникала в голове путаница: как же так на карте один город, а на деле два. Вот придумать бы этим городам — Старому и Новому — разные названия, и кончились бы чудеса. Да не горазды уральцы такими делами заниматься. Кошка и та порой в доме неназванная живет.

Миша в Старом городе — старожил. Его сюда привезли таким маленьким, что он даже не помнит, как это было. Теперь Миша уже большой, на будущий год — в школу. А в тайгу он один ходит, не боится. По правде сказать, и бояться нечего. Захочешь — не заблудишься: в Старом городе завод есть. По заводскому двору паровоз-кукушка бегает, посвистывает. На эти свистки из какого хочешь леса выйти можно.

Мише из окошка хорошо завод виден. Вон и паровозик катится. Белое облачко над ним заплясало. И гудок: ту-тууу! А Мише слышится:

— А у тебя-то нетуууу!

Конечно, нету, у Ильки в кармане прозрачный карандашик лежит. Мише и без того тяжко, а тут еще гудок-дразнила подзуживает. Ну. замолчал наконец.

Вот дятел пестрый на сосне примостился. Миша и его прекрасно видит. Эх. носище какой! Лупцует дятел им по стволу, только гуд идёт. А плечи неподвижны, словно это не живая птица, а игрушка такая: кто-то снизу за верёвочку дёргает- дёрг-дёрг! А дятел носом: тут-тук!

Что же этот нос Мише напоминает? Чудится знакомое что-то. Ну конечно! На Илькин камешек нос похож!

Миша даже глаза от дятла отвёл и уши пальцами заткнул.

Бесшумный шмель сел на вьюнок возле самой оконной рамы. Морковная ботва на грядке в одном месте колышется. Наверное, цыплёнок заблудился.　

И вдруг лиловая косынка у калитки, Мама! До двери бежать сто лет! Прямо — в окно! Завалинка высокая, нотам в одном месте есть упор. Так глазами и не увидишь, но у Миши всё выверено. Ногой на колышек — раз, другой на кадку — два. Теперь можно прыгать. Три! Ух как перепугались куры! Теперь им разговоров на три часа хватит! А мама уже улыбается — увидела Мишу. Скорей навстречу!　

Удивительный человек мама. Дважды в день её Миша встречает: в обед и вечером. Больница, где мама работает, совсем рядом. Поджидает её Миша, издалека высматривает, и каждый раз словно год не видался. Походка легкая у мамы, глаза ласковые, всегда вроде с собой праздник носит. А сегодня мама и вовсе весёлая, светится:　

— Сынка, ты вечером далеко не уходи.