Борис Никольский - Как солдат стал солдатом

— Я вас слушаю, — говорит, — расскажите подробно, что с девочкой.

Через сотни километров сквозь треск разрядов донёсся его голос до маленького посёлка, где возле радиостанции в тревожном ожидании томились командир роты, фельдшер и радист Пенкин.

Выслушал врач всё, что рассказал ему фельдшер, задумался.

Тишина наступила в наушниках.

Подумал, подумал врач, потом посоветовал, какой укол надо срочно сделать и какие таблетки дать больной…

— Я буду дежурить здесь, у рации, — говорит, — а вы мне каждый час сообщайте о состоянии больной…

Как медленно тянулось время! Девочке то становилось лучше, то она снова теряла сознание.

Почти целые сутки дежурил радист Пенкин на радиостанции, потому что он знал: ни одного человека радиостанция не слушается так хорошо, как его.

Внимательно следил он за стрелками приборов, за сигнальными лампочками, настраивал приёмник так, чтобы помехи — треск от электрических разрядов и всякий посторонний шум в наушниках — не заглушали голос врача. Каждый час врач расспрашивал фельдшера и давал советы.

Когда сутки были уже на исходе, девочке наконец стало лучше. А ещё через несколько часов буран начал затихать, и тогда в посёлок сразу прилетел вертолёт и увёз девочку в госпиталь, в большой город.

Скоро девочка поправилась. И когда вернулась она в родной посёлок, то первым делом вместе с родителями пришла в солдатскую казарму — сказать спасибо радисту Пенкину.

Были в нашем взводе два солдата, которые очень не любили друг друга. А началось всё с пустяка: не поделили как-то сапожную щётку. Оба торопились почистить сапоги, а щётка была одна, вот и поссорились. Дальше — больше.

Уже и о причине ссоры забыли, а один на другого всё равно косо смотрят.

Как ни старались солдаты, товарищи по взводу, помирить их, ничего не получалось.

— Помириться с Великановым? — возмущался один. — Да никогда в жизни! Я же на него даже смотреть не могу!

— С Чашкиным пойти на мировую? — изумлялся другой. — Да вы что? Мне голос его и то противен, слышать его не могу!

Ну что тут поделаешь? Видно, так и суждено было им расстаться недругами. Потому что уже подходил к концу срок нашего обучения — наступала пора разъехаться по разным частям и подразделениям.

Но прежде чем распрощаться с родным взводом и отправиться в путь, предстояло нам принять участие в больших учениях, показать, как освоил каждый из нас свою профессию.

И вот начались эти учения.

Разбили наш взвод на экипажи, каждый экипаж закрепили за радиостанцией.

— Вот повезло, — говорит Великанов, — что мы с Чашкиным в разных экипажах! Наконец-то я от его голоса противного отдохну!

— Вот хорошо-то, — говорит Чашкин, — что Великанова в другой экипаж назначили! Хоть на день да избавлюсь от него!

Тем временем поставил командир перед нашим экипажем задачу: выйти в заданный район, развернуть радиостанцию, ровно в 9.00 установить связь.

Погрузились мы в машину, поехали. Это только на словах легко говорится: «выйти в заданный район». А на деле…

Сколько раз застревала наша машина на разбитой лесной дороге! И толкали мы её, и ветки под колёса подбрасывали, и лопатами работали… А тут ещё дождь пошёл, совсем дорогу развезло, сапоги наши в грязи, гимнастёрки промокли — ну да ничего, лишь бы вовремя уложиться!

И потом, пока разворачивали радиостанцию, пока антенну поднимали, устанавливали, стальные тросы-растяжки натягивали, только об одном думали: лишь бы успеть! Лишь бы не опозориться!

Стрелки часов показывали без четверти девять, когда Великанов включил радиостанцию. Надел наушники. Стараясь не спешить, взял микрофон. Нет для связиста минуты торжественнее и важнее, чем эта — когда входит он в связь! Когда посылает в эфир свои позывные и ждёт ответа.

— Утёс, я — Дубрава, Утёс, я — Дубрава, как слышно? Приём.

Но в ответ — тишина, только тихое потрескивание раздаётся в наушниках и динамике.

— Утёс, я — Дубрава, Утёс, я — Дубрава…

И опять — молчание.

Старается Великанов, каждые тридцать секунд повторяет свои позывные:

— Утёс, я — Дубрава…

Тишина. Нет связи.

Да что же это такое? Зря, выходит, мы надрывались? Машину едва ли не на руках волокли? Мокли? И всё — зря?

Хоть кричи, хоть надрывайся — нет связи!

— Утёс, я — Дубрава! Утёс, я — Дубрава!

Тикают часы, к девяти часам приближаются стрелки.

Нет для связиста ничего постыднее, чем не суметь вовремя войти в связь.

— Утёс, я — Дубрава, Утёс, я — Дубрава!

Хоть бы слово в ответ!

— Утёс, я — Дубрава…

Тикают часы.

И вдруг словно слабый щелчок раздался в наушниках и в динамике. А вслед за ним тонкий пронзительный голос произнёс:

— Дубрава, я — Утёс! Дубрава, я — Утёс! Как слышно? Приём.

Мы все сразу узнали этот голос. И разом взглянули на Великанова. А Великанов склонился к микрофону и радостно закричал:

— Утёс, я — Дубрава! Слышу хорошо! Как понял? Приём.

И тот же голос, голос Чашкина, ответил:

— Дубрава, я — Утёс, вас понял! Вас понял!

Великанов откинулся на спинку стула и сказал, обращаясь уже к нам:

— И чего это мне его голос таким противным казался? Нормальный голос. Голос как голос, очень даже приятный голос, правда?

А скоро мы прощались друг с другом — разъезжались по разным частям и подразделениям, чтобы продолжить там свою службу.

И вот встретил я снова своих товарищей, с кем вместе ехал в армию.

— Ну как, — спрашиваю того, кто мечтал стать танкистом, — ты куда едешь?

— В танковые войска!

— А ты? — спрашиваю другого — тогда, в поезде, он говорил, что не прочь бы попасть к артиллеристам.

— В артиллерию!

— К ракетчикам! — говорит третий.

Услышал наш разговор сержант Петров, засмеялся:

— Ну что, прав я, выходит, был? Такая уж наша работа — связисты везде нужны, никто без связистов не обойдётся!..

Отдаёт ли командир приказ о наступлении, поднимаются ли самолеты в воздух, идут ли танки в атаку, — повсюду необходима связь, нигде не обойтись без связи.

Кто передаст приказ кораблям, вышедшим в море?

Связисты.

Кто примет донесения от разведчиков?

Связисты.

Кто передаст лётчику команду с земли?